В сегодняшней «Вечерке» — интервью с Дунаевским. Там — его слова о том, что он с увлечением продолжает работу над «Рашелью».
Убеждена, что ни одной ноты не написал, так как пишет оперетту и музыку к киносценарию.
Днем звонил Виленкин — Калишьян просит М. А. назначить день, когда он может придти во МХАТ для переговоров о пьесе. Миша сказал — 9-го в два часа дня.
8 июня.Миша днем пошел к Якову и оттуда послал телеграмму в Ленинград, что выехать не может («в ближайшие дни» — по настоянию Якова), а экземпляр высылает.
Я ходила днем в Литфонд, узнала, что ни одного места на июль никуда нет. А на август надо заявление подать сейчас же.
При мне вошел в этот же отдел весьма невзрачного вида человек (судя по тому, что его я видела раз в Реперткоме у Мерингофа, к которому он подольщался неимоверно, — это член ССП). Он хлопотал, чтобы ему поскорей выдали путевки. И в это же время другая служащая вошла и сказала ему, что его просьба о 20-тысячной ссуде удовлетворена, и она только не знает, что нынешняя его просьба о трех тысячах входит в эту ссуду или это сверх того.
Он был подавлен, что все это она сообщила в присутствии публики, пробормотал сначала — входит. Она не расслышала, переспросила. Тогда он сказал — нет, не входит.
Звонил Дмитриев, что приехал композитор Щербаков, просит Мишу повидаться с ним.
Бандероль «Дон-Кихота» сделала, завтра отправлю.
9 июня.Утром звонок по телефону — секретарша Немченко (Репертуарный отдел при Комитете искусств). Просит М. А. прислать им «экземпляры «Дон-Кихота» и той пьесы, которую М. А. только что закончил».
— Никакой пьесы М. А. не закончил. — Пауза.
— Разве?.. — Пауза. — Ну, тогда, значит, ошибка… А «Дон-Кихота» можете нам прислать?
Направила ее в отдел распространения.
Думаю, что она туда и не звонила, так как «Дон-Кихот» ей вряд ли нужен.
Потом Дмитриев звонит. Оказывается, по его словам, Щербаков (или Щербачев) приехал только для свиданья с Мишей. Непременно просит, чтобы М. А. его принял. Перевела на завтра.
К двум часам пошли в МХАТ.
В кабинете Калишьяна — он, Виленкин, М. А. и я. Накрыт чай, черешня.
Сначала разговор о квартире. Речь Калишьяна сводилась к тому, что он очень рад, что М. А. согласился опять работать для МХАТа, но, конечно, эта работа должна протекать в совершенно других условиях, условиях исключительного благоприятствия, что Театр не окажет никакой услуги, заменив нашу квартиру другой, что он слышал и понял, что теперешняя квартира не дает возможности работать М. А. и так далее. Потом сказал, что постарается к ноябрю — декабрю устроить квартиру и по возможности — четыре комнаты.
Потом Миша сказал: а теперь о пьесе. И начал рассказывать. Говорил он хорошо, увлекательно (как сказал мне сейчас по телефону Виленкин, позвонивший, чтобы узнать наше впечатление).
Оба — и Калишьян и Виленкин — по окончании рассказа, говорили, что очень большая вещь получится, обсуждали главную роль — что это действительно герой пьесы, роль настоящая, а не то, что в других, — ругали мимоходом современную драматургию — вообще, по-моему, были очень захвачены. Калишьян спрашивал Мишу, какого актера он видит для Сталина и вообще для других ролей.
Когда мы только что пришли в МХАТ — началась гроза, а уходили — накрапывал дождь. Мы в машине Калишьяна поехали в Клуб писателей обедать.
Утром была духота, как в бане, а вечер — холодный.
Миша сидит, пишет пьесу. Я еще одну сцену прочла — новую для меня. Выйдет!
11 июня.Вчера проходила часов в семь вечера около филиала. Зашла и прослушала первый акт «Чио-Чио-Сан» — с отвращением, надоела опера вообще.
Пришла домой. Борис Эрдман сидит с Мишей, а потом подошел и Николай Робертович. Миша прочитал им три картины и рассказал всю пьесу. Они считают, что — удача грандиозная. Нравится форма вещи, нравится роль героя.
Николай Робертович подписал, наконец, договор на свой киносценарий. Борис очень доволен своей работой (найденным при этой работе новым) — над 1812 г.
Мы сидели на балконе и мечтали, что сейчас приблизилась полоса везения нашей маленькой компании.
13 июня.Звонок Ольги — была, оказывается, неделю у Немировича на даче. Дача — в парке, с проведенной горячей водой, изумительной обстановкой. Обслуживающий персонал — пять человек.
— Вл. Ив. не может, ему не по средствам, он сегодня подает заявление, отказывается от дачи (пожалованной к 40-летию).
Она же о переговорах с МХАТом:
— Мне Виталий все рассказал… у вас тут события такие… Я его спросила — часто ли ты взмахивала ресницами?..
Потом звонок Виленкина: высылаю человека с договором. Калишьян уж подписал его, надеемся, что М. А. тоже подпишет.
Звонок некоего Рафаилова, Иосифа Артемьевича, — я директор студии Станиславского, последние его ученики… Просим, чтобы М. А. дал свою последнюю пьесу нам. Мы слышали, что он не очень хочет заключать договор с МХАТом.
Виленкин прислал договор. Подписать нельзя из-за одного пункта: автор обязуется сделать все изменения, дополнения, которые МХАТ найдет нужным — что-то вроде этого, то есть смысл такой.
Вечером у нас Борис. Пришел с конференции режиссеров, рассказывал, что Мейерхольда встретили овацией.
Миша немного почитал из пьесы. Весь вечер — о ней. Миша рассказывал, как будет делать сцену расстрела демонстрации.
Настроение у Миши убийственное.
Наступила жара.
Миша сказал Симонову о пьесе. Задыхнулся, как говорила Настасья.
14 июня.Днем Миша в Большом — на прослушивании певцов.
Разговоры с Виленкиным. Калишьян согласился вычеркнуть пункт.
Миша над пьесой. Написал начало сцены у губернатора в кабинете. Какая роль!
Вечером пошли в кафе у Арбатской площади — Дом журналиста. Кормили отвратительно.
Душно. Хотя днем лил дождь — никакого облегчения не принес.
15 июня.Днем Миша в Большом, оттуда в МХАТ — куда пришла и я. Подписал договор.
Вечером — Оля у нас, попросила Мишу почитать. М. А. прочитал первую картину. — Уважил ты меня! — много раз повторяла.
Жара удушающая. Собралась было гроза, но прошла мимо. Погрохотало, немного пролилось влаги и все.
16 июня.Обедали в Клубе писателей.
Звонок Ольги, говорит про Немировича, что он не спал ночь, думал, почему сняли «Мольера»?!!
