Действительно, после соревнований, в один из вечеров, Отян возвращался в часть из пресловутого университета и на дороге повстречался с машиной командира. Она вдруг затормозила, открылась задняя дверца, из неё высунулся капитан Кацман и пригласил сесть рядом с ним. Отян залез в машину с принятым в армии приветствием:
– Здравия желаю!
Впереди сидел командир. В кабине пахло спиртным, луком, и ещё чем-то. Синьков молчал, и когда машина поехала дальше, заговорил
Кацман:
– Анатолий, командир специально остановил машину ради тебя. Он хочет тебя поздравить с хорошим выступлением на соревнованиях и поблагодарить тебя за то, что ты приумножил славу нашей прославленной эскадрильи.
Чем была прославлена эскадрилья, Отян не знал, и если хотел командир отблагодарить, то мог бы сделать это сразу после соревнований. Своей славы Отян не видел, и понимал, что всё возникло вдруг, по пьянке. Командир молчал. Он был уже хорошо загружен.
Подъехали к какому-то дому и Отяну показалось, что он уже видел это место, но не мог вспомнить когда. Они вышли из машины, в которой остался водитель Юра, и Кацман постучал в закрытые двери подвального помещения дома. Дверь открылась, их встретил пыхтящий и сопящий толстый человек, и они сошли по вытертым за много лет ступеням из кирпича, уложенного на ребро, в громадный подвал с кирпичными сводами. В подвале стояли ящики с бутылками, коробками и ещё чем-то.
Сопящий и пыхтящий человек ушёл в бездонный подвал за ящики, а
Кацман принёс стул, поставил его командиру, а для Отяна и себя перевернул пустую тару. Потом он сходил во чрево подвала, принёс бутылку коньяка, кусок колбасы, шоколад и ещё бутылку с каким-то напитком.
– Смотри, Анатолий, это французский коньяк, а это "Кока-кола", знаменитый американский напиток. Шоколад из Бельгии и только колбаса наша, но тоже со специального мясокомбината. Всё это, – и Кацман показал рукой на содержимое подвала: – склад "Интуриста" Пьют и едят это только иностранцы и члены Политбюро, – он засмеялся и добавил: – и мы с командиром.
– Кончай трепаться, наливай, – сказал Синьков, понимая, что
Кацман говорит то, что уже говорил не раз, больше для него, чем для
Отяна.
Анатолий выпил налитые ему сто грамм коньяка, закусил колбасой, откусил кусочек от шоколада. Кока-кола ему не понравилась, пахла лекарством и ещё чем-то. Он вспомнил тройной одеколон, выпитый им в поезде, по дороге в армию и вспомнил, когда он видел этот дом и этот подвал – в день приезда в Тулу, когда Синьков и Кацман тоже пошли сюда, а Юра отвёз его в эскадрилью. Командир и Кацман выпили остальное содержимое бутылки, и Синьков потребовал ещё.
– Может, хватит, командир.
– Я сказал, что ещё!
– Мы же много выпили.
– Это Вы же много выпили, а для меня это комариный укус. Давай, тебе сказал!.
Кацман принёс ещё бутылку, но уже советского коньяка. Синьков налил себе полстакана, выпил, закусил шоколадом и голова его опустилась на грудь.
– Упал, сердце больше не билось, – сказал Кацман слова из песни, и добавил:
– Тащи теперь эту пьяную свинью. Сходи за Юрой, – обратился он к
Отяну.
Они с трудом подняли по лестнице мычащего командира, усадили его в машину и поехали к его дому. Кацман предупредил их, что когда поднимут Синькова на третий этаж, пусть уходят, чтобы, его жена их не видела.
Затем Юра завёз Кацмана домой, и они уехали в часть. Отян никогда никому об этом не говорил, но, наверное, что-то болтнул Юра, потому что кто-то из ребят намекал Анатолию на это.
Женьку оставили в покое, дескать, что с оболтуса возьмешь, и взялись за Отяна, причём не с дисциплинарной позиции нарушения армейского Устава, а там где больнее, по линии приёма в члены КПСС.
Дело в том что на сегодня было назначено партийное собрание с такой повесткой дня.
Отян в молодости обладал хорошей памятью, и без труда, совершенно нехотя запоминал цифры, даты, привязывая их в определённую цепочку.
Так 12 – января день рождения сестры Вали и начало Берлинской наступательной операции, 13 марта, в его день рождения состоялся в
Минске первый съезд РСДРП, родился педагог и писатель Макаренко,12 мая 1959 года родился сын Серёжа, и в 1964 Отян получи водительские права, а в 1967 назначен управляющим трестом и т.д.
Сегодня же было 21 декабря 1960 года, восемьдесят первая годовщина со дня рождения уже разоблачённого, но остающегося в памяти Сталина и десятая годовщина со дня вступления в комсомол.
Через шесть лет в этот день он будет защищать диплом инженера-строителя в Одесском Строительном Институте и вечером того же дня "познакомится" с артисткой Лужиной, которую утром разыграют его друзья.
А пока секретарь парторганизации Хрупов вызвал его к себе и сказал написать объяснение, где и с кем пил.
Отян пошёл к Яценко, "поблагодарил" его и сказал:
– Ну, вот и поточили ножи, поработали, а сейчас будем деньги считать. Врезать бы тебе по сопатке, чтобы знал.
– Да я, Толя, хотел, как лучше…
– Дурак ты, Женька. Скажи, ты назвал поваров и ребят, что с нами были?
– Ну, я ж не совсем дурак. Нет, не говорил.
– Тогда предупреди их, а то мне влетит ещё больше. Скажут, спаиваю эскадрилью.
– Я уже сказал, только Длинного нигде нет. Он и не ночевал в казарме, но старшина об этом не знает.
– Кстати, а где ты вчера добавил?
– Пошёл в столовку и с Длинным оприходовали.
– Что, вдвоём почти литр?
– Не помню, кажется, ещё кто-то был.
– Спроси второго повара, где Длинный.
– Я спрашивал. Он не знает, но сказал, что тот говорил, что поедет в Москву, домой.
– Ни фига себе! Час от часу не легче.
Мимо них проходил Алышев и с ехидством, злорадуясь, подначил:
– Друзья встречаются вновь! Давно не виделись, разбойнички?
– Да пошёл бы ты, – прошипел сквозь зубы Женька, чтобы Алышев не услышал.
– Пойдёт ли он, а я пойду, – заключил Анатолий и пошёл писать объяснительную.
Его всё время мучил вопрос насчёт Длинного. Он рисовал в своём воображении, что если тот тоже даст показания насчёт выпивки с
Отяном и тогда дело могут довести до трибунала за подталкивание к дезертирству. Он подошёл к приятелю Длинного, тоже москвичу Косте. У кости была одна особенность. У него нижние зубы выступали над передними и из-за неправильного прикуса, и он при разговоре свистел.
Он исполнял в эскадрилье роль почтальона.
– Костя, сбегай сейчас на почту…
– Сейчас не время ещё. Рано.
– Неважно сбегай. Твой дружок, кажется, рванул домой. Позвони ему, и если он есть, предупреди, чтобы он никого не впутывал А то ему пришьют групповуху, и другим будет худо.
– Я побежал.
Когда Костя пришёл из почты, он сообщил, что мать Длинного сказала, что его нет, но Костя чувствует, что она сказала неправду.
