Не вспоминай про это, — пролепетала Митико. — Ты ведь страдаешь.
Зорге медленно покачал головой и сказал:
— Я совершенно спокоен. Мне даже необходимо поговорить об этом. Это облегчает меня. Я и так слишком долго держал все это в себе, Митико. Я лишь смеялся, убеждая себя, что все это не столь важно. А сейчас я чувствую, что лгал самому себе. — Внезапно Рихард выкрикнул: — А сегодня знаю: меня будут постоянно обманывать, пока я жив. Я обманут самой жизнью.
— Возьми мою жизнь за это, — проговорила Митико едва слышно.
Зорге медленно открыл глаза с таким чувством, будто бы открывая их впервые. Он посмотрел на неяркий спокойный свет свечи. Взяв обеими руками голову Митико, Рихард внимательно вгляделся в ее лицо с каким-то беспомощным удивлением. Затем, отвернувшись, сказал:
— Когда я возвратился с войны, во мне будто что-то надломилось. Попытался найти лечебное средство от этого, но вокруг все рушилось. Никогда уже я не смог вернуться в детство, когда рядом со мной были родители и брат, когда ощущая счастье и уверенность. Я всегда мечтая о семье, Митико, о собственной семье, о детях, которые играли бы у моих ног, о любимой жене, которая сидела бы рядом со мною.
— Сейчас еще не поздно.
— Нет, уже поздно! — воскликнул Зорге. — Во мне самом и вокруг меня все разбито. Я не жил, а существовал. Мне пришлось сражаться не на жизнь, а на смерть вместе с такими же, как я сам, людьми, находившимися рядом в окопах. От многих из них остались только могильные холмики. А когда пришли нацисты, они принесли с собой мрак, истребление, смерть. Они мучили людей, которых я любил, истязали и пытали их до смерти! Этого я никогда не забуду, Митико! Никогда!
Митико попыталась найти его рот своими дрожавшими губами. Она не разбирала всех его слов и не успевала за его мыслью, но она понимала его, понимала хорошо. И у нее появилась потребность сказать ему об этом.
— Вот что ты еще должна знать, — продолжил Зорге. — Среди этих многих женщин, бывших в моей жизни, не было ни одной, кого мне бы захотелось назвать матерью моих детей. Ты — первая, Митико, и единственная.
Она разрыдалась. Ее слезы лились по его лицу, поэтому она не заметила, что и он плакал. Ей только казалось, что над ними витает смерть.
— Не плачь о Рихарде Зорге, — требовательно сказал он. — Попробуй его забыть. Я не возражаю — даже прокляни его, как будут проклинать другие. Он — меченый.
— Я люблю тебя! — прокричала она сквозь слезы.
— Во всем виновата война, — продолжил он. — Она меня испортила. И нацисты. Они отняли у меня родину. — И едва слышно уточнил: — Германию.
Митико покачала головой, не поняв сказанное. Война была далеко, Германия еще дальше, а кто такие нацисты, она не знала. Ее маленький мир назывался Рихардом Зорге.
— Война ужасна, — снова начал говорить он. — Она отравляет людей. Народы мира не хотят ее, но их ввергают в войну. Государственные деятели даже рассчитывают на нее, хотя и считают ее в какой-то степени злом, но злом неизбежным. Они не только ждут войну, но и готовятся к ней. А вести ее приходится нам. Я смотрел смерти в глаза, Митико, и не раз. Я видел, как французские и немецкие солдаты вместе купались в реке. А на следующий день убивали друг друга.
Рихард Зорге отодвинул Митико в сторону. Затем сбросил простыню, оставшись нагим.
— Посмотри на меня внимательно, — потребовал он. — Что ты видишь?
Митико робко взглянула на него и увидела крепкое, ладно сложенное тело с розоватой кожей, широкие плечи, мускулистые руки, выпуклую грудь, мощные бедра. Перед ней лежал сам древний бог.
— Посмотри на мои ноги, — сказал Рихард. — Видишь, одна короче другой? Во время ходьбы это почти незаметно. Но в действительности я хромой. Во время войны меня ранили, и было это в России. Я лежал в дерьме, истекая кровью, многие часы, дрожа от начавшейся лихорадки. Меня нашел какой-то русский солдат. Он напоил меня, дал закурить и перевязал как умел. Русские — отличные парни. А тот тогда отнесся ко мне как к брату.
Митико наклонилась и нежно положила свою голову на его ноги. Так, согнувшись, она осталась лежать. А он почувствовал, что Митико целует его искалеченную ногу.
Зорге оттолкнул ее.
— Не надо, — сказал он. — Не делай этого. И вообще не делай ничего больше для меня. Уходи! Покинь этот дом и никогда сюда не приходи.
— Нет, — ответила она, ничего не понимая.
Зорге рывком поднялся и произнес:
— Ты должна уйти. И будешь всем говорить, что считаешь меня отвратительным и не можешь жить со мною вместе. И никто не сможет. Я все равно что проклятый и приношу людям лишь несчастье. Все меня покидают. Семья моя уничтожена. Отечество наплевало на меня. Манфреда, моего фронтового товарища и друга детства, нацисты забили до смерти. Моя жена отказалась жить со мной. Мартина убила мою страсть. Мой последний друг, посол, перебежал к моим смертельным врагам. Теперь у меня остается только одно — мое новое отечество.
— И я!
— А ты нет! — крикнул Зорге. — Я не хочу, чтобы ты из-за меня пропала. Я этого не хочу, потому что люблю тебя.
Зорге вскочил на ноги и встал перед нею.
— Я дам тебе денег, много денег. Пять тысяч иен. Могу и больше, если ты хочешь. Ты должна жить обеспеченно.
— Мне не нужны деньги, — возразила она решительно. — Ни твои, ни от других.
— От кого еще? — изумился Зорге. — Кто еще предлагал тебе деньги?
— Господин Зиберт, — ответила Митико.
— Когда это было?
— Два дня назад.
Зорге, не сказав больше ни слова, быстро оделся и выбежал из комнаты. Сев в
