моментом, чтобы послать братский привет всем вашим друзьям — социалистам». Французский поэт Люсьен Пенжан посвятил Петру Лавровичу теплое стихотворение, напечатанное сразу же в трех журналах. Лавров был тронут таким вниманием. Отвечая на сочувственное послание немецких социалистов, он писал: «Немецким рабочим и русским крестьянам, одинаково угнетаемым своими государственными и экономическими эксплуататорами, нечего делить; напротив, им вместе надо отбить все у социальных врагов… Социалисты этих стран должны учить трудящихся своих стран солидарности!» Эти слова Лаврова 23 февраля напечатала газета
«Sozialdemokrat».
В Лондоне Лавров временно остановился в маленькой комнате у своего знакомого, по улице 21 Alfred Place Tottenham Court Road (это была та самая квартира, в которой в начале 1877 года он жил после разрыва с редакцией «Вперед!»). Затем он переехал в дом 13 на той же улице.
Лавров — Никитиной из Лондона, 18 февраля 1882 года: «У меня весьма просторная комната на солнце и на двор, на одной из самых тихих, хотя и центральных улиц Лондона. Сижу и пишу вам среди комнаты за столом весьма порядочного размера для меблированной комнаты, в достаточно мягких креслах…»
В этот же день (а это была суббота) после обеда Энгельс навестил жилище Петра Лавровича, но не застал его дома. Придя к себе, Энгельс отправил открытку — приглашал Лаврова на воскресенье, вечером: «Вы встретите у меня друзей. Мы все будем очень рады Вас видеть» [21].
В Париже все сильнее продолжали настаивать на возвращении Лаврова. Прошение об этом направило правительству Антропологическое общество. Самозабвенно занималась судьбой своего друга Никитина. Она договорилась с Клемансо опубликовать в «Justice» биографию Петра Лавровича. Из Лондона Лавров выслал ей набросок своей биографии.
Никитина — Лаврову из Парижа, 19 февраля: «Я все это время так занята вами, дорогой Петр Лаврович, что еще не вполне осязаю, так сказать, той пустоты, которую ваш отъезд оставил в нашей жизни; она нахлынет на меня, я знаю, с тем большей силой, когда отвезу мои статьи и вернусь к обычным занятиям. Эти два дня я совсем не выходила, так как была поглощена моими очерками. Я писала со страхом и трепетом, — с одной стороны, страх навредить вашему возвращению, выставив вашу деятельность и вашу личность в настоящем свете, — с другой — страх уменьшить и то и другое — не угодить вашей партии, не угодить вам, — желание, горячее желание, чтобы все вас поняли и оценили так, как я вас ценю».
23 февраля статья Никитиной появилась в газете Клемансо. Это была первая биография Лаврова. Написанная увлеченной своим героем женщиной, публикация производила впечатление на французского читателя. С большим тактом рассказывалось о жизни Петра Лавровича, о широте его научных интересов, общественной деятельности. «Этот человек, который до 45 лет познал все возможности благополучного существования, жил с умеренностью спартанца, изо дня в день зарабатывая себе на хлеб своим пером, зная лишь одну роскошь — предоставлять свой скромный кошелек своим друзьям и приобретать книги… По пристало ли республиканской Франции закрывать двери для этого благородного пионера будущего?»
Статья Никитиной послужила темой для обсуждения в Палате депутатов. На другой день там выступил поэт, депутат Клавис Гюг: «Человек изгнан: этот человек, этот иностранец, который уже давно принес в жертву свою жизнь и свою свободу… Когда иностранца высылают из Франции при правительстве, которое именует себя демократическим, когда изгоняют человека, поверившего в наше гостеприимство, то посягают на свободу, посягают на самый принцип республики».
В Англии Лаврову, ни на день не прерывавшему своих научных занятий, очень не хватало книг, оставшихся на парижской квартире. Находившийся в это время в Лондоне Поль Лафарг с большой предупредительностью отнесся к нуждам изгнанника и организовал пересылку через Ла-Манш особенно нужных изданий из личной библиотеки Лаврова. Конечно, это была капля в море. Петр Лаврович начал посещать Британский музей, но и богатейшее собрание лондонской библиотеки не могло его удовлетворить. Тогда среди эмигрантов возникла мысль переправить книги Лаврова в Лондон за счет средств Красного Креста. Узнав об этом, Лавров 6 марта 1882 года раздраженно написал Никитиной: «Как это мог кто-нибудь думать только о том, чтобы на счет Красного Креста Народной воли пересылать мою библиотеку! Я еще не дожил до такой степени дряхлости, чтобы обирать русских мучеников».
Много и интенсивно работает Лавров в Лондоне, выступает на собраниях социалистов, готовит статьи для «Отечественных записок» и других русских журналов, собирает биографические сведения о только что скончавшемся Чарлзе Дарвине, «чтобы как-нибудь в удобное время обработать, потому что он, — пишет Петр Лаврович о Дарвине, — может быть еще более интересен как человек, чем как ученый, и как ученый это чуть ли не первый ум нашего времени».
Но что же происходит в российском подполье? «За последнее время обстоятельства сложились таким образом, что фактическое сближение между нами на одной работе делается все более нужным» — так начиналось письмо Исполнительного комитета «Народной воли» (конец 1881 года), адресованное заграничным товарищам П. Лаврову, С. Кравчинскому, П. Кропоткину, чернопередельцам и др. Из письма было видно, что главной своей целью народовольцы продолжают считать государственный переворот, началом которого будет захват политической власти.
Вместе с этим письмом Лавров получил и информацию: народовольцы решили организовать за границей издание «Вестника «Народной воли». В этой связи Исполнительный комитет обращался с предложением к Лаврову возглавить совместно с С. Кравчинским это издание, которое, отражая основную народовольческую тенденцию, не носило бы «строго партийного характера». 3(15) марта 1882 года Лавров ответил на письма Исполнительного комитета. Считая, что задачей русских социалистов-революционеров является объединение для совместной борьбы против общего врага, Лавров заявил, что если «дисциплина» партии не требует от него отказа от убеждений, то он не видит «ничего невозможного вступить самым тесным образом в связь с партией», цели которой он разделяет, хотя и считает ошибочной и даже вредной некоторую деятельность ее членов.
Идя на союз с народовольцами, Лавров и не думал скрывать от них своих опасений. Он считал неверным способ пополнения партии путем «выборов сверху», его тревожило увлечение некоторых деятелей задачами «революции для революции». Соглашаясь с тем, что партия должна быть централизованной и иметь сильный руководящий комитет, Лавров полагал, что «подобная сила в живой партии не может быть механической, а должна быть силой доверия. Надо, чтобы низшие, подчиняющиеся кружки верили, что в центре у них свои люди. Но может ли быть прочна подобная вера при «выборах сверху»? Может ли Комитет сам быть уверен при этой системе, что он представляет собою мнение большинства партии, а не едва заметного меньшинства? Полным доверием может пользоваться
