Он все чаще думает о Риме, который был ему все же ближе по духу, чем Мадрид. И тут подвернулась счастливая возможность написать портрет папского внука, ровесника Лавинии. Вскоре в Венеции объявились графиня Орсини с младшим сыном Рануччо в сопровождении патриарха Аквилеи, архиепископа Падуи и наставника подростка гуманиста Леони. На Бири им был устроен радушный прием.
Чтобы мальчик не чувствовал себя стесненно в непривычной обстановке, дети Тициана, в чьем возрасте строгие сословные различия пока не играли роли, повели гостя в сад, показав ему место своих игр и парусную лодку на причале, которую подарил им отец. Орса угостила детей вкусным шербетом. Когда Рануччо освоился на новом месте, Тициан приступил к делу. Важно было уловить выражение глаз мальчика и найти нужный поворот головы. Чтобы не утомить ребенка на первом же сеансе, позирование было перенесено на следующий день. Дописывать фигуру было поручено Денте, и он изрядно поработал вечерами. Но рука Тициана отчетливо видна в том, с какой тонкостью мастерски написаны вышитый красный камзол с золотыми прошивками и черный плащ с мальтийским крестом. В руке мальчика зажаты перчатки, как бы подчеркивающие его будущее предназначение. Тициану было известно, что Рануччо должен был пойти по стопам старшего брата Алессандро Фарнезе и стать кардиналом, и это уже читалось во взгляде подростка. Через три дня портрет был готов, вызвав восхищение матери и сопровождающих лиц. Сам Рануччо только вздохнул с облегчением, что не нужно больше позировать, и побежал на причал, где его уже дожидались Помпонио, Орацио и Лавиния. Взрослыми им было обещано катание на лодке по лагуне в сопровождении Денте.
Итак, сделана небольшая лазейка, чтобы попасть к папскому двору, хотя за труды он ничего не получил от матери-графини, которая, видимо, полагала, что написание портрета внука папы римского — это уже великая честь для любого художника. Но Тициан не сетовал, надеясь получить через ту же скупую графиню или ее грозного мужа, командующего папскими войсками Пьерлуиджи Фарнезе, с которым он познакомился в Парме, вожделенное место каноника аббатства Сан-Пьетро ин Колле для сына Помпонио. К старому аббатству он давно присматривался и ради него готов был многим поступиться.
Постоянно давало о себе знать окружение Карла V. В Венецию прибыл новый посол испанского двора дон Диего Уртадо де Мендоса, человек высокой культуры и редкого обаяния. В нем не было напыщенности и самодовольства прежнего посла Лопе де Сориа, которое так раздражало Тициана. Одно время этому испанцу даже приписывалось авторство появившегося в переводе романа «Жизнь Ласарильо из Тормеса». Тициан выразил свое отношение к дону Мендосе в упомянутом ранее портрете в полный рост, и к этому добавить нечего. Однако Венеция с ее чарами все же задела сердце сдержанного испанца, и он, поборов смущение, попросил художника написать портрет одной венецианки. Поскольку дама сердца была замужем за престарелым ювелиром с Риальто, а посол опасался скандала, все совершалось втайне. Приходя в мастерскую для позирования, дама прятала лицо под густой вуалью, дабы не быть узнанной по дороге. Тициана забавляла эта игра в прятки, но он с радостью выполнил просьбу влюбленного посла, на что у него были веские причины.
В мастерской давно уже стояло готовое «Благовещение», написанное по заказу монахинь монастыря Санта-Мария Дельи Анджели с острова Мурано. Не пожелав уступать картину менее чем за 500 дукатов, он решил оставить ее у себя. И тогда смекалистый Аретино подсказал блестящую идею подарить картину хворой и постоянно беременной императрице Изабелле, что и было осуществлено через дона Мендосу. Но прежде чем отправить картину, Тициан схитрил и дописал небо с двумя летящими ангелами, которые держат ленту с начертанным девизом императора Карла V Plus ultra — «Еще дальше». Дар был принят с великой благодарностью, и через того же посла Тициану передали тысячу золотых дукатов. Не остался внакладе и Аретино, получивший за посредничество массивную цепь из чистого золота.
Пришло приглашение из Милана, где художника ждали в связи с предстоящим приездом императора. Портрет миланского губернатора был готов, и Тициан отправился в путь в сопровождении верного помощника Денте. Картина «Обращение Альфонсо д'Авалоса к войску» (Мадрид, Прадо) была выставлена в зале Кариатид старинного дворца на главной Соборной площади, давно облюбованного испанскими наместниками. Издатель Марколини в письме к Аретино писал, что «сбежался весь Милан поглазеть на божественную картину, это истинное подобие античного изображения». Уже позднее искусствоведы будут отыскивать такое подобие то в барельефе с воззванием Траяна на одной из римских арок, то в воззвании Константина на фреске Джулио Романо в ватиканском зале, посвященном победе над Максенцием. Но работа появилась до поездки Тициана в Рим, хотя «римский» дух был ему известен еще со времен работы над фресковым циклом в Падуе.
Поскольку в свой последний визит на Бири маркиз был с сыном-подростком, Тициан нарисовал мальчика, одетого римлянином, гордо держащим шлем своего отца и смотрящим на зрителя, как это уже было с другим мальчиком в «Мадонне Пезаро» во Фрари. Генерал д'Авалос изображен на фоне грозового неба и целого леса поднятых пик и алебард. В блестящих латах и пунцовом плаще он обращается к войску, характерным римским жестом приветствуя воинов накануне похода против турок в 1530 году.
Тогда же маркиз д'Авалос заказал большую картину «Коронование терновым венцом» для миланской церкви Санта-Мария делле Грацие. Тициан посетил саму эту церковь, а Денте сделал замеры придела святого Венца. Здесь мастера заинтересовал еще пахнущий краской фресковый цикл ломбардского художника Гауденцио Феррари на тему страстей Христовых. Но главное, о чем он давно мечтал, это посещение соседней монастырской трапезной с «Тайной вечерей» Леонардо. При виде ее Тициан испытал потрясение и долго не мог оторваться от нее, сидя перед божественной фреской с ее удивительной голубоватой далью. Когда же он наконец встал и направился к выходу, его вывела из задумчивого состояния огромная фреска «Распятие» на противоположной стене, написанная неким Донато из Монторфано. Ее эклектика выглядела здесь столь же кощунственно, как спустя три столетия подлинным кощунством было превращение этой трапезной в конюшню для наполеоновской конницы.
В Милане Тициан имел краткую встречу с Карлом V, рассказав ему о своих трудностях с получением обещанного вспомоществования от неаполитанской казны. В который раз последовали заверения монарха, что все образуется, но ничего не менялось; эта канитель с чиновниками габсбургского двора будет длиться, принося огорчение мастеру, до конца его дней.
