Е.Садовникова — врач-психиатр из Института Склифосовского: «Как-то раз мы были в Дубне. Володя давал там концерт. Мы поднимались по лестнице, он что-то рассказывал моему сыну Жене. И вдруг произнес: «Ну, вот так...», встал на руки и пошел вверх по ступеням. Мне потом объяснили, что сделать это необычайно трудно — настоящий акробатический трюк».
Партнеры по картине вспоминают, что Высоцкий никогда не капризничал, всегда терпеливо ждал, когда его загримируют, побреют, оденут. А преображаться ему приходилось часто! Его «старили» — все время белым мелом седили виски, немного поднимали — каблуки делали очень большие, даже лавочки подставляли, когда в кадре были партнеры повыше ростом.
О.Аросева, игравшая в фильме, в шутку называла Высоцкого «герой с надстройкой»: «С Высоцким мы познакомились в Ленинграде на пробах к картине «Интервенция». Высоцкий очень смущался своего роста. Я была на высоких каблуках, он потребовал скамеечку, чтобы выровнять наш рост. Я, помнится, сказала: "Что это за герой с надстройкой?" — но он упорно становился на скамеечку. В конце концов мы пробу сделали».
И еще из воспоминаний О.Аросевой: «Так как в Одессе он не выступал, то разряжался на нас — пел нам буквально каждый вечер, а потом... мы наладились ходить к морякам — куда-то на окраину Одессы, в какие-то старые дома. Там собиралась очень разношерстная публика: какие-то инвалиды, старые моряки. Когда Володя пел, они плакали».
Съемки закончились. Картина получилась двухсерийной. Последний съемочный день выпал на 25 января 1968 года — день тридцатилетия Высоцкого.
Вся группа с нетерпением ждала выхода фильма на экран. Но вдруг пошли слухи, что картину замариновали, «положили на нары». Почему?! Потому, что необычные ходы режиссера Г.Полоки пришлись не по вкусу тем, кто определял, что хорошо, а что плохо для отечественного зрителя. Говорили, что умалена роль подполья, что бандиты действуют лучше подпольщиков, что режиссер сильно отошел от пьесы и снял не юбилейную картину об Октябрьской революции, а какую-то клоунаду-буффонаду. То есть для комиссии, принимавшей картину, неприемлемым оказался ее художественный язык. В то время в кино существовали жесткие каноны того, как должен выглядеть фильм о революции — никакого балагана в этом жанре не допускалось. Чиновники от искусства и вообще-то не жаловали любые методы, кроме метода социалистического реализма, а уж снимать фильм о революции и гражданской войне в стиле фарса с песнями и танцами было делом неслыханным.
В числе основных обвинений в адрес «Интервенции» было «изображение большевика Бродского в непозволительно эксцентрической форме». Как будто все борцы за Советскую власть всегда должны быть чинными и степенными, как будто всех их нужно было показывать, уподобляя кому-то одному, взятому за образец, заштампованному. Говорили даже, что кадровому чекисту начальнику Пятого (идеологического) управления КГБ Филиппу Бобкову не понравилось, что главаря бандитов зовут Филиппом — он в этом усмотрел намек на себя...
На протяжении почти всего 68-го года шла жестокая борьба за жизнь «Интервенции». Некоторые критики считали картину гениальной, гениальной игру актеров, но она для эстетов, для специалистов-кинематографистов, а не для широкой публики. Стали угрожать, что в случае неповиновения прикрепят к монтажу другого режиссера. И прикрепили... Второй режиссер фильма Анатолий Степанов без участия Полоки попытался слепить приемлемый для руководства студии вариант картины. Причем «монтаж» шел по линии сокращения кадров с Высоцким — настолько велика была неприязнь чиновников от культуры к не укладывавшемуся в стандарты певцу и поэту. Только после того как Славин и Полока заявили о снятии их фамилий с титров, работы над фильмом были прекращены.
Актеры написали коллективное письмо-прошение Л.Брежневу в защиту фильма. Искренний, взволнованный текст, лишенный демагогии, и привычного для таких писем чинопочитания, остался без ответа...
Картина, изувеченная поправками и сокращениями, была окончательно закрыта 29 ноября 1968 года приказом председателя Комитета по кинематографии А.Романова: "Фильм «Величие и падение дома Ксидиас» является очевидной творческой неудачей киностудии «Ленфильм» и режиссера Г.Полоки, не сумевших найти точного художественного решения картины и тем самым допустивших серьезные идейные просчеты... Дальнейшую работу над фильмом... признать бесперспективной... Затраты... списать на убытки киностудии «Ленфильм»". И было дано распоряжение смыть уже готовый фильм. Режиссеру помогли выкрасть не искореженную цензурой копию картины, которую он нелегально показывал на «почтовых ящиках» страны.
Только через восемнадцать лет после завершения картины и через шесть лет после смерти Высоцкого было принято решение о выпуске «Интервенции» на экраны.
Почти параллельно со съемками «Интервенции» Высоцкий снимается в фильме Е.Карелова по сценарию В.Фрида и Ю.Дунского «Служили два товарища». Режиссер сразу выбрал Высоцкого на роль поручика Брусенцова, человека талантливого, смелого, сильного, умеющего воевать и любить. Сюжет фильма охватывает короткий промежуток времени, когда войска Врангеля покидали Крым. В фильме через образ Брусенцова была показана трагедия белого движения.
Как почти всегда не обошлось без трений. Вот отрывок из письма Высоцкого к жене: «Мое утверждение проходит очень трудно. То есть все были за меня, а Гуревич, тот, что начальник актерского отдела на «Мосфильме», кричал, что дойдет до Сурина (в те годы генеральный директор киностудии «Мосфильм»), а Карелов тоже кричал, что до него дойдет. Тогда Гуревич кричал, что он пойдет к Баскакову (заместитель председателя Комитета по кинематографии) и Романову (председатель Комитета по кинематографии при Совете Министров СССР), а Карелов предложил ему везде ходить вместе. Это все по поводу моего старого питья и «Стряпухи», и Кеосаяна. Все решилось просто. Карелов поехал на дачу к больному Михаилу Ильичу Ромму (художественный руководитель творческого объединения «Товарищ», на котором снималась лента Е.Карелова), привез его, и тот во всеуслышанье заявил, что Высоцкий же его убеждает, после чего Гуревич мог пойти только в ж..., куда он и отправился незамедлительно...»
Не один Высоцкий страдал тогда от Адольфа Гуревича и ему подобных. После столкновения с этим начальником Олег Даль пишет в своем дневнике: «Какая же сволочь правит искусством. Нет, наверное, искусства остается все меньше, да и править им легче, потому что в нем, внутри, такая же лживая и жадная сволочь...»
