Комбат, хотя и не сразу, но назвал населенный пункт, в котором должны сосредоточиться батальонные тылы, штаб и вся моя рота в полном составе, и приказал мне быть там не позднее чем через 2 дня. А роту временно подчинить старшему лейтенанту Усманову. Конечно, он был прав, потому что Сергеев состоял в штате пулеметной роты, а не моей.
Я был так рад неожиданно бесконфликтному разрешению моей просьбы об отпуске, что, испросив разрешения идти, тут же выскочил от него с одной мыслью – «успеть!» и даже не сообразил удивиться такому неожиданно легко полученному мной непредвиденному отпуску. Еще бы! Много времени прошло с тех пор, как расстался я со своей знакомой в Уфе, и вот теперь, после более чем годичной переписки, кажется, может наступить наша встреча уже на фронте.
Короткие распоряжения Феде Усманову, который все понял с полуслова. И я, схватив вещмешок, где был мой сухой паек, уже мчался к проходящей недалеко дороге, по которой в обоих направлениях нет-нет да и проходили автомашины. Сориентировавшись по карте, определил, что при удачном стечении обстоятельств смогу сегодня же на «перекладных» попутках добраться до Лохува. Первая же остановившаяся машина оказалась просто подарком судьбы – она ехала в тыловой район фронта и именно через Лохув. Фатальное везение!
Уже через несколько часов мы въехали в этот небольшой городишко.
Бросился я к первой попавшейся повозке, запряженной какой то тощей лошаденкой, которой управлял совсем молодой солдатик (почему-то без погон), и спросил его, где размещается госпиталь. Я целый день не переставал удивляться, как мне везло. В солдатике этом я с трудом, но узнал брата Риты, Стасика, уехавшего, как оказалось, с госпиталем и мамой-фельдшером на фронт. Он тоже, кажется, узнал меня и на мой вопрос ответил вопросом: «Вам нужна Рита Макарьевская?» Я вскочил в повозку, и этот «кучер» не спеша повез меня к госпиталю.
Вскоре мы подъехали к группе домов, в один из них вбежал Стасик, но быстро выскочил оттуда и сказал, что Риту не выпустили, там какие-то важные занятия проводит сам начальник госпиталя, а она сказала, чтобы мы шли к ним домой. Пока мы шли, в мозгу моем крутились мысли, как быть с неприятными насекомыми, в связи с которыми мне в чужом доме и появляться-то не следовало. Думал, подожду Риту на улице, благо вечер был не очень морозным, посмотрю на нее, узнаю ее планы, да и возвращусь к себе в штрафбат.
Пришли. Екатерина Николаевна в окно увидела нас и вышла, узнав меня. Видимо, я очень покраснел от стыда за предстоящее признание, потому что она сразу встревоженно спросила, что со мной, не болен ли я. Пришлось сразу, без предисловий, выложить ей все и сказать, что я лучше подожду Риту здесь, на улице. Однако она, сразу все поняв и оценив важность предстоящей встречи для нас, мгновенно приняла другое решение: «Заходите, Саша, не стесняйтесь этого недуга. К сожалению, на фронте это не редкость, очень многие раненые к нам поступают с этим. Мы сейчас примем нужные меры».
Зашли. Екатерина Николаевна тут же заставила меня снять обмундирование, пройти в маленькую комнатку (видимо, Стасика), отдохнуть, пока придет Рита. Облачила она меня в тесноватый, явно не по моему росту медицинский халат. Гимнастерку и брюки мои тут же стала тщательно гладить раскаленным утюгом.
Я не представлял, как же произойдет наша встреча. Несмотря на почти бессонную перед этим ночь (да еще и не одну!), ушедшую на написание боевых характеристик штрафникам, передачу района обороны и другие дела, все-таки от волнения перед встречей меня даже и не клонило ко сну.
Через несколько часов прибежала Рита. Видимо, Екатерина Николаевна ввела ее в курс дела, и она не удивилась, бросилась ко мне, и мы, обнявшись, долго так стояли.
Рита за прошедший год изменилась, повзрослела! Не раз стиранная гимнастерка с погонами на ее ладной, чуть пополневшей фигуре сидела ловко, вместо солдатского ремня на ней был офицерский, видимо, матери. Такая же высветленная от стирок юбка.
Мне показалось, что она радовалась этой, подаренной нам судьбой встрече, и пока неугомонная Екатерина Николаевна многократно утюжила мои гимнастерку и брюки, мы говорили, говорили, говорили… Вспоминали все, что произошло за этот год с нами до сегодняшнего вечера. Да, о такой встрече мечтали мы долгие дни, недели, месяцы…
Теперь, когда в работе над этой книгой нахлынули воспоминания о том тревожном времени, наверное, пришла пора подробнее рассказать об истории нашего знакомства и романтических отношениях, завершившихся вскоре фронтовой свадьбой. Этому я посвящу, хотя бы коротко, следующую главу своих воспоминаний.
Не знаю, как это у меня получится, ведь так много тогда всего произошло, но следующая глава моей книги в основном будет романтическая.
История знакомства с будущей женой. Адрес на песке. Уфа, оперно-балетные впечатления. Отправка на фронт. Почтовый роман длиною больше года. Фронтовая свадьба
А началось все с того, что в запасном полку, стоявшем в поселке Алкино под Уфой, где служил тогда я, молодой лейтенант, теплым летним вечером полковой оркестр играл на танцплощадке вальсы, а мне было не до танцев. Причина банальная: у молодого лейтенанта, в его 19 с небольшим лет, резались сразу два зуба мудрости. Боль была изнуряющая, и я бродил за забором, скрывавшим танцующих, таких же молодых офицеров, недавно только сменивших петлицы с «кубарями» на офицерские погоны со звездочками. В основном их партнершами были разодетые девушки, работницы расположенного недалеко молочного завода. Вот с этими «молочницами» крутила всласть не только вальсы да танго офицерская молодежь – успели «закрутить» и нешуточные романы.
На скамейке, стоящей вблизи забора, я увидел тихо и горько плачущую худенькую блондинку, одетую явно не для вечера танцев. Может, мне просто стало ее жаль, а может, захотелось самому отвлечься от надоевшей зубной боли, но я подошел к ней и заговорил.
Выяснилось, что Рита (так звали девушку) – ленинградка, которой вместе с мамой и младшим братишкой (отец умер), еще перед тем, как замкнулось блокадное кольцо вокруг Ленинграда, удалось эвакуироваться в Уфу, где они жили раньше и где у них было много родственников. Горком комсомола взял шефство над эвакуированными из западных районов страны, и девушку определили пионервожатой в пионерлагерь в Алкино, неподалеку от нашего полка. Ее одежда, поношенная, но опрятная, была явно не для танцев. А в придачу к этому вместо туфель – деревянные дощечки с прибитыми к ним перекрещивающимися ремешками (такие вот «сабо» военной поры). Все это никак не подходило к обстановке на танцплощадке, особенно по сравнению с местными, модно одетыми девицами. Вот и заплакала девушка…
