В ранние годы, когда я только пришла в ашрам, Бхагаван помогал нам размалывать бобы и чистить овощи. Он даже помогал при готовке. Он вставал задолго до рассвета и присоединялся к тем, кто постоянно работал на кухне. Мы, женщины, приходили к рассвету. Бхагаван следил за тем, чтобы к нашему приходу все было готово, и часто мы обнаруживали, что часть нашей работы уже сделана. Мы пытались приходить к пяти утра, чтобы опередить его. Он ответил нам тем, что стал приходить в четыре. Чтобы обогнать его, мы начали приходить к трем. Когда Бхагаван увидел, что мы недосыпаем, он перестал приходить на кухню до рассвета, чтобы дать нам возможность нормально восстанавливаться.
Бхагаван был воплощением мудрости и доброты. Хотя он и не запрещал нам совершать ошибки, он все же требовал точного выполнения его указаний. Нам приходилось выполнять одно и то же задание снова и снова, пока оно не было сделано так, что это удовлетворяло его полностью. Неужели он делал это для себя? Какой ему был в этом прок? Он хотел показать нам, что все может быть сделано правильно, что наши вредные привычки вызваны лишь недостатком терпения и внимания. Иногда, желая добиться от нас нужного результата, он казался жестким, даже жестоким. Бхагаван знал то, чего мы в тот момент не осознавали: что мы всегда можем действовать правильно, стоит только захотеть. Когда убеждаешься в этом на собственном опыте, приходит уверенность, а с уверенностью – покой и добродетель.
Работая на кухне, он был одним из нас, но в холле, сидя на диване, он был великим Богом Кайласа, священной горы. Каждый раз, когда Бхагаван входил в холл или выходил из него, все мы вставали в знак почтения, но было видно, что ему неудобно причинять беспокойство стольким людям. Он не любил формальное почитание ни в каком виде. Я сама убедилась в этом, когда он критиковал меня за следование формальным ритуалам. У меня выработался обычай преподносить ему несколько изюмин каждый раз, когда я приходила из города, потому что традиция требовала не приходить к Гуру с пустыми руками.
Однажды, когда я вручила ему свое обычное подношение, он вскипел и стал меня отчитывать: «К чему эти показные почтение и преданность? Кто научил тебя всему этому лицемерию? Что ты получаешь от этого? Разве нельзя просто вести себя естественно? Всё, что нужно, – это лишь чистое и искреннее сердце. Думаешь, можно сделать мне приятное таким показным почтением?»
Он продолжал довольно долго. Затем, обращаясь к Муруганару, он горько пожаловался, что наша преданность так неглубока, а ее выражение так дешево. И он рассказал историю о преданных, которые издевались над своим Гуру.
«Они устроили шествие со своим Гуру и устроили парад перед толпой. Продемонстрировав его толпе, они вырыли яму и спросили его: „Сам залезешь в яму или тебе помочь?“»
В тот день Бхагаван был в такой ярости, что даже Муруганар боялся простираться перед ним, как он делал обычно.
Бхагаван продолжал: «Когда люди впервые приходят сюда, они искренни, но как только обживаются здесь, они становятся здесь хозяевами. Они руководят всем. Свами должен выполнять их просьбы и игнорировать вред, который они приносят. В награду за их простирания свами должен мириться со всем этим беспорядком, который они сеют вокруг. Они думают, что это его обязанность – носить их на своей голове».
Однажды утром, работая на кухне, я увидела, что Бхагаван перемалывает фасоль. Когда мы видели, что он трудится, нам становилось стыдно, но если мы предлагали сменить его, он сердился и переставал приходить в кухню, что страшно всех нас огорчало. Пока Бхагаван был в холле, он принадлежал всем и каждому, но когда он приходил в кухню, он принадлежал только нам. Если он не приходил, то это было для нас огромной потерей. В тот день я набралась смелости попросить его отдать мне эту работу.
К моему удивлению, он встал и сказал: «Да, закончи это. Я ждал, когда ты придешь».
Когда я закончила молоть фасоль и вернулась в кухню, я увидела, что он варит тыквенное карри в большом котле на сильном огне. Время было около полудня. День был знойный, пламя – жарким, и пар, поднимавшийся над котлом, тоже был очень горячим. Бхагаван обливался потом. Он поручил мне молоть фасоль только для того, чтобы избавить меня от этой мучительной работы! Как я жалела о том, что предложила ему свою помощь! Карри бурно кипело, и кусочек тыквы выскочил из котла прямо на палец Бхагавана. На следующий день мы увидели, что у него на пальце волдырь от ожога.
Когда его спросили об этом, он отшутился: «А, это всего лишь кольцо. Я хотел себе украшение».
Я усвоила этот урок насчет желания освободить Бхагавана от работы.
Кофе в Южной Индии – обязательный напиток. Все приносили в ашрам кофе и пытались заставить Бхагавана пить его. Если он отказывался, остальным было совестно пить без него. Ради них Бхагаван иногда пробовал кофе. Очень немногие люди знали, что он вообще не любит кофе. Под тем или иным предлогом Бхагавану удавалось избегать его по несколько недель кряду, пока наконец его не вынуждал какой-нибудь преданный, ничего не знавший об этом. Однажды жена Аппу Шастри пришла с большой кастрюлей превосходного кофе, но Бхагаван отказался его пить.
«Разве ты не знаешь, что я не люблю кофе?» – спросил он.
Она отпарировала: «А что мне делать? Ночью мне приснилась царственная женщина в воротах храма. Я сразу же поняла, что это сама Парвати. Она сказала мне: „Мой сын не пьет кофе. Приготовь для него хороший кофе и дай ему выпить его“. Так что держите, Свами! Это приказ вашей матери».
Бхагаван возмутился. «Она [Парвати] всегда так поступает – вмешивается в мой распорядок жизни и нарушает мой тапас! Она делала то же самое, когда я жил на горе».
Подавать Бхагавану еду во время общих трапез было делом рискованным. Нашим естественным женским желанием было накормить его до отвала. Он придерживался правила ничего не оставлять на тарелке, независимо от того, что там было и сколько. Нельзя оставлять ни одной недоеденной крошки. Поэтому мы должны были быть внимательными и накладывать ему намного меньше еды, чем нам хотелось бы. Это было нелегко, и часто нам это не удавалось. Он жестко отчитывал нас или, что было намного хуже, болел и страдал. Я не понимаю, как ему удавалось вызвать у себя болезнь, когда кому-то из нас нужен был урок, но наша жизнь представляла собой одно испытание за другим.
Ничего из того, что приносили в ашрам, нельзя было выбрасывать, даже то, что было очевидно бесполезным. В этом Бхагаван был непреклонен. Подношение, сделанное с чувством религиозной преданности, было достоянием Аруначалы, и о нем необходимо было заботиться. Нельзя было даже выливать воду, в которой варилась горькая тыква. В нее добавляли соль и давали коровам. К счастью, коровы не могли сказать нам, что они об этом думают!
