Император четко поставил вопрос об ответственности, прежде всего о нравственной ответственности писателя перед обществом и государством. Не менее важным, с его точки зрения, является и соотношение данного человеку свыше таланта, даже гения, и того, на что этот талант (гений) употреблен, поскольку выбор здесь целиком во власти человека-творца. С точки зрения Николая I, для общества основополагающим критерием должно быть не то, сколь прекрасным создано данное произведение, сколь совершенны его формы, восхитительны образы и мудры рассуждения, но прежде всего то, какие нравственные цели преследует оно в конечном итоге. Другими словами, царь отверг столь возлюбленный нынешней интеллигенцией девиз: «Красота спасет мир», сделав упор на том, что красота красоте рознь: что есть блистательно созданные творения, которые «ожесточают характер», герои которых «производят болезненное действие, потому что в конце концов начинаешь верить, что весь мир состоит только из подобных личностей, у которых даже хорошие с виду поступки совершаются не иначе как по гнусным и грязным побуждениям». Исходя из сказанного, император задался вопросом: «Какой же это может дать результат? Презрение и ненависть к человечеству! Но это ли цель нашего существования на земле?» Отвечая на всю совокупность вопросов, возникших у него при чтении «Героя нашего времени», Николай I с позиции государственника (отметьте, не литературного критика или в целом озабоченного лишь собственным эгоистичным мнением интеллигента, но именно государственника — защитника интересов государства, управляющего и обязанного сберегать общество!) вынес окончательный приговор тому, как поручик (не писатель, не поэт, а русский офицер, призванный сберегать Отечество — Православие, народ и самодержавие) Лермонтов пользует данный ему Богом гений: «Жалкое дарование, оно указывает на извращенный ум автора».
Со времени прочтения романа император окончательно пришел к мнению, что Михаил Юрьевич есть глубоко безнравственный, бесчестный человек. Отныне о возвращении поэта из ссылки и разговора быть не могло, Лермонтова держали бы на Кавказе до последнего издыхания, подобно тому как усох душой и телом на берегах сурового Понта великий Овидий, презренный римскими императорами за безнравственность!
Первым, кому в России досталось тогда от императора «на орехи», видимо, оказался великий князь Михаил Павлович — за покровительство Лермонтову в его конфликте с Бенкендорфом. Великий князь в меценаты поэту никогда не стремился, а после императорского разноса стал со временем злейшим врагом Михаила Юрьевича. Это ему принадлежит высказывание по поводу «Демона»: «Был у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Только я никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли духа зла или же дух зла — Лермонтова»[208].
Невозможно удержаться от смеха, когда читаешь возмущения отечественных литературоведов, особенно современных, по поводу частного письма Николая I. Главное в этих преисполненных негодования обличениях: кто он такой, этот Николай I? Как посмел «прапорщик на престоле» с его солдафонскими мозгами иметь мнение о творчестве, не то что порицать создание величайшего национального гения? При этом используются древние (и весьма гнусные) приемы демагогов — выдирают из текста письма удобные для «обличений» клочья и одновременно старательно размахивают (к месту и не к месту) именем трагически погибшего поэта. Наиболее распространенный аргумент обличителей: император сам переспал чуть ли не со всеми фрейлинами двора, ему ли, развратнику, вообще рассуждать о нравственной стороне произведений непревзойденного Лермонтова?!
Отвечая на эти вопросы, прежде всего подчеркну: Николай I заслуженно входит в немногочисленный ряд выдающихся государственников, кто создавал и хранил ту Россию, которую в XX в. мы развалили — вначале в незначительной степени большевики, а окончательно и бесповоротно разодрали страну на националистические ошметки во имя личной наживы нынешние буржуазные демократы и прежде всех обслуживающая их либеральная интеллигенция. Спрашивается, кому, как не государственнику, сознающему свою ответственность перед возглавляемым им народом, давать оценку творчеству современного ему писателя с позиций созидательной ценности произведений этого писателя для духовного укрепления российского общества? Тем более что оценка эта была дана в частном письме, дана честно, четко, с разъяснением позиций и со знанием дела.
Еще комичнее выглядят рассуждения критиков о нравственном и безнравственном, если учесть, что в XVIII — первой половине XIX в. в этих понятиях доминировали прежде всего вера в Бога, верность государю и долг перед Отечеством. Все прочее, в том числе и интимная жизнь человека, были вторичны и относились скорее к области бытовой морали. И «Герой нашего времени», и в еще большей степени «Демон» для своей эпохи были произведениями аморальными (о «Маскараде» вообще умолчим), они только подтверждали, что сокрытие Михаилом Юрьевичем от начальства факта дуэли с Барантом случилось не по вине молодого легкомыслия или из-за правомерных опасений офицера за свое будущее, но в первую очередь по причине злостной, глубоко укоренившейся в Лермонтове безнравственности в целом.
И здесь мы подходим к главному, напрямую Николаем I не сказанному, но буквально сквозящему в каждой строке его письма. Помните, В. И. Ленин назвал роман «Анна Каренина» зеркалом русской революции? Он имел в виду, что в романе как нельзя ярче вырисовалась картина всепоглощающего нравственного разложения отечественной аристократии, дворянства и интеллигенции в целом, а это неизбежно вело к единственному исходу — к народной революции. Но виновен ли был в этом лично Лев Толстой? То, что писатель сам был частью этой аристократии и этой интеллигенции и нес в себе все пороки современного ему общества, вовсе не означает, что он не имел права хотя бы косвенно признать неизбежность великой смуты (им же в числе многих прочих спровоцированной). К тому же Лев Толстой создавал свой шедевр уже на завершающем этапе существования императорской России, в преддверии катастрофы.
Но первым романом — зеркалом русской революции — бесспорно следует признать «Героя нашего времени»! Это был роман-предчувствие, роман-сирена о том, что разложение правящей элиты России принимает катастрофический, необратимый характер. При этом Лермонтов неотвратимо был частью этой порочной элиты общества, и требовать от него иного подхода в своих творениях никто не имеет права. Недаром поэт в предисловии к роману сказал: «… Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно портрет, но не одного человека; это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии…» Точно так же и теми же пороками был болен и сам Лермонтов — родное дитя своей общественной среды. Более того, восторг читателей — современников писателя по поводу лермонтовского романа во многом является свидетельством всеохватывающей деградации и морального разложения правящего класса России уже в 1840-х гг.!
