«…Нападение неприятельское было так сильно, что должно было его (Багратиона. – А.Ш.) подкрепить резервным корпусом под командою генерал-майора Милорадовича».
В столкновении при Кремсе в том же октябре месяце 1805 года Милорадович руководил фронтальными атаками против французов, тем самым гася их наступательный пыл. Однако командовавший противной стороной маршал Адольф Эдуард Казимир Мортье упорствовал: он задействовал в деле все три пехотные дивизии своего корпуса – генералов Газана, Дюпона и Дюмонсо.
По дороге на Штейн французы затеяли схватку за селение Унтер-Лойбен, которое несколько раз переходило из рук в руки. В конце концов Милорадовичу пришлось, «огрызаясь» ударами в штыки, отступить. Тем самым он заманивал увлекшегося Мортье, одного из лучших полководцев Французской империи (и к тому же генерал-полковника артиллерии и моряков Императорской гвардии), в западню, под удар с флангов. И это ему вполне удалось.
Под такой удар попала атаковавшая в первой линии пехотная дивизия генерала Газана. Она была сбита полками Милорадовича в «собственный тыл», потеряв при этом 5 орудий и 1,5 тысячи человек пленными. Маршалу Мортье с остатками дивизии пришлось пробиваться через русские ряды, что ему и удалось сделать. У берега Дуная разбитых французов ожидали суда. Погрузка на них всех, кто это мог сделать, шла под огнем русских батарей, поставленных у самой воды.
Император Наполеон I воспринял известие о поражении французского корпуса под Кремсом и редкой неудаче маршала Мортье с нескрываемым огорчением. Молча выслушав донесение, Бонапарт произнес одно-единственное слово: «Побоище».
Голенищев-Кутузов, сумевший под Кремсом заставить маршала Мортье с его корпусом вновь перебраться на правый берег Дуная, в донесении государю так описывал «отличия» подчиненного ему рядового генерала в том деле, прося дать ему новый чин за оказанные заслуги:
«Генерал-майор Милорадович… во время сражения в Кремсе он выдержал весь неприятельский огонь с утра до самого вечера и не токмо не уступил свое место, но часто опрокидывал неприятеля на штыках и тем дал время зайтить нашим ему с тылу и решить победу, то неблагоугодно ли будет и сего храброго генерал-майора пожаловать в генерал-лейтенанты».
Император Александр I исполнил прошение полководца. И даже наградил героя той баталии дважды. За дело при Кремсе Михаил Андреевич был пожалован Военным орденом Святого великомученика и победоносца Георгия 3-й степени и получил производство в чин генерал-лейтенанта. В числе первых его поздравил М.И. Голенищев-Кутузов.
В сражении при Аустерлице Милорадович командовал одной из колонн союзных армий, при которой находились со своими свитами монархи России и Австрии. Колонна (4-я) оказалась в эпицентре битвы, приняв на себя всю мощь атакующего удара французской армии. Очевидец тех событий писал:
«…Наш центр прорван, колонна Милорадовича рассеяна, и сражение безнадежно потеряно».
Считается, что отчасти поражение союзников в этой битве было связано с плохим знанием их командования обстановки перед собой. Вина здесь лежит и на Милорадовиче. Начальник 2-й колонны генерал-лейтенант на русской службе граф А.Ф. Ланжерон в своих мемуарах, оправдывая собственную неудачу, так упрекает его в слабом «водительстве» колонны:
«…Теперь я должен оставить рассказ о действиях своей колонны, чтобы описать неудачи четвертой колонны.
Мы видели, что эта колонна, при которой находились государи, должна была пройти Пунтовиц и атаковать Кобельниц.
В 7 часов утра она начала движение и шла левым флангом, имея русских в голове. Впереди шел Новгородский полк, а за ним Смоленский, Апшеронский и Малороссийский гренадерский и 12 батарейных орудий полковника Кудрявцева. Колонна шла повзводно, без приказаний, без предосторожностей, без авангарда, без разъездов; даже ружья не были заряжены, и сделали это только в 300 шагах от противника.
Говорят, при ней не было кавалерии, но разве генерал Милорадович не имел при себе адъютантов и ординарцев-казаков? Не мог разве он послать хотя бы одного из них осмотреть впередилежащую местность? Разве он не мог сделать это сам? И что делали 500 кавалеристов конвоев государей и Кутузова?
Что делали молодые адъютанты императора, его ординарцы и бывшие при них казаки, если 40 000 противника сосредоточились в тысяче шагов от этой колонны и никто об этом не знал. Одного разведчика было достаточно, чтобы заметить расположение противника и спасти армию от поражения наголову, которое ее постигло. Слабая рекогносцировка, которую Кутузов приказал произвести генерального штаба майору Толю, была направлена на Кобельниц, по пути движения колонны, и ничего не было сделано на правом фланге.
Милорадович говорил в свое оправдание, что он не получил никаких донесений из колонны Пржибышевского (генерал-лейтенанта, командовавшего 3-й колонной. – А.Ш.), шедшей впереди него, и поэтому не предполагал французов так близко. Но разве это оправдание чего-нибудь стоит? Приказать произвести рекогносцировку дорог, где предположено идти и дать бой, и освещать свои фланги, есть долг не только генерала, но вообще каждого офицера, командующего отрядом…
Четвертая колонна, пройдя полверсты, очутилась вблизи неприятеля, о котором не подозревала (факт невероятный, но тем не менее действительный). Наконец генерал Кутузов сам приказал, так как об этом не подумал Милорадович, подполковнику Новгородского полка Манахтину скорее выдвинуться и занять Пунтовиц двумя баталионами того же полка. Было 8:30 утра, Манахтин, желая исполнить приказание, столкнулся со всеми французскими массами…
…Французские колонны, позади которых находился сам Наполеон, показались на всех высотах, двинулись в атаку, развернулись на бегу и атаковали русскую колонну. Она была раздавлена и рассеяна менее чем в полчаса: 1-й батальон Новгородского полка продержался некоторое время и был почти уничтожен. Его командир, генерал Репнинский, был ранен тремя пулями…
Французы, предводимые Сультом и Бернадотом, развивали достигнутые успехи с быстротою, не позволившею союзникам собраться. Русские были отброшены на Крженовец, австрийцы – на Аустиерадт, и сражение с самого начала было безвозвратно проиграно…
Если бы император имел в то время военный опыт, который приобрел с этих пор, он увидел бы, что один Милорадович был причиною подобной катастрофы, отнял бы у него после сражения командование и предал бы суду: нельзя было быть более виноватым, чем он. Но вышло наоборот: Милорадович попал в большую милость, чем когда-либо.
Милорадович был очень умен; он чувствовал свою ошибку и сделал все, что надо было, чтобы выказаться пред императором. Он был на великолепной скаковой английской лошади, скакал галопом по фронту, ездил взад и вперед под градом пуль и снарядов самым смелым образом. Он кричал, клялся, ругал солдат и держался все время между ними и противником.
