мы на какой-то большой завод. Идет совещание. Человек восемьсот — тысяча рабочих и эстрада с президиумом — это маленький островок в необъятном будущем цехе. Я иду послушать, о чем говорят, кое-что интересное для себя подхватил — есть с чего начать, но акустика отвратительная, так что иду за кулисы в кислом настроении, а тут еще входит молодой парень и говорит:
— Товарищ Алексеев, у нас здесь сегодня Михаил Иванович Калинин, он хочет послушать концерт, а времени у него мало, так уж вы поменьше…
Я чтоб поменьше? О-о-о!.. Я, значит, самое неинтересное? Что ж, пожалуйста… Начинаю концерт, говорю несколько официальных слов и ухожу. И так все отделение.
Наступает антракт. Опять приходит тот же парень (он оказался членом заводского комитета).
— Товарищ Алексеев! Что ж вы так? Мы Михаилу Ивановичу говорили, что и концерт у нас интересный и конферирует Алексеев, забавно будет, а вы ничегошеньки…
— А вы же просили поменьше.
— Да нет, это я потому, что он торопился…
— Как же я могу отнимать время у…
— Да нет! Раз уж он остался, так вы давайте! Давайте!
«Ах так, думаю, пожалуйста!» И, что называется, взял второе отделение на себя (почти как нынешние конферансье!). Концерт закончился, собираемся уходить. Входит с широченной улыбкой наш знакомый завкомец.
— Товарищи! Михаил Иванович просил поблагодарить вас за концерт. Очень понравился. А вот вы, товарищ Алексеев (я насторожился)… Наши говорят: «Вид у него (это про меня) какой-то… и одет не по-сегодняшнему… а здорово с рабочими разговаривает, как свой».
— Это что же? Как понять? Хвалили меня или ругали?
— А уж понимайте, как понимаете! До свиданья!
В этот день и фрак был сдан в архив.
Впрочем, еще один раз — последний в моей жизни — я появился на сцене во фраке. Театр эстрады, водевиль «Переодетый жених». Цитирую кусочек из рецензии И. Черейского, не очень лестной для спектакля, но очень лестной для актеров (в частности, для Алексеева):
«Приятным событием на этот раз оказался «дебют» одного из старейших артистов эстрады, конферансье А. Алексеева. Созданный им буквально «из ничего», почти при полном отсутствии текста образ «хранителя водевильных традиций» трогает своей естественностью, изяществом и подлинно водевильной непринужденностью».
(«Сов. культура», 1958, 28 июня.)
Но… Но, дорогой читатель, если бы я сегодня еще выступал на эстраде, то, вероятно, нет, наверняка выступал бы во фраке! Потому что, если в 1928—1930 годах человек во фраке был «одет не по-сегодняшнему», а еще раньше, в 1918—1920 годах, парень, надевший галстук, был «одет не по-сегодняшнему», то в наши дни человек, небрежно одетый на сцене, «одет не по-сегодняшнему»!
В те годы галстук презрительно величали «гаврилкой», слово «элегантный» звучало почти как синоним слов «не наш», «чуждый», «буржуазный». А вот в день юбилея знаменитого летчика М. М. Громова «Правда» писала: «…сегодня ему семьдесят, но он по-прежнему подвижен и элегантен»!
Теперь не только галстук и элегантность стали достоинством, но и фрак на эстраде давно амнистирован! Ведь он, несчастный фрак, уже не раз был гоним: Чацкий в порыве ненависти к «чужевластию мод» высмеял фрак за то, что у него «хвост сзади, спереди какой-то чудный выем, рассудку вопреки, наперекор стихиям». Он Чацкий негодовал на то, что фрак вытеснил старинную русскую «величавую одежду». А что вытеснит фрак сегодня? Именно это чужевластье мод и доведенную черт знает до чего небрежность в одежде и манерах, а она на сцене влечет за собой неопрятность речи и разнузданность жеста!
Да, фрак обязывает и связывает. Но как? Был прежде на сцене такой термин «фрачник», то есть артист, умеющий носить фрак. В чем же заключалось это умение? Фрак, говорили знатоки, надо носить как пиджак, то есть нельзя быть нарочито торжественным, нахохленным (французы говорят про таких «un coiffeur endimanché» — «развоскресененный парикмахер»), но и не след, продолжали знатоки, быть расхлябанным, во фраке надо быть подтянутым и в то же время непринужденным, обыкновенным. Значит, носить его надо, как пиджак! Правильно, говорил я этим знатокам, правильно, но только тот может носить фрак, как пиджак, кто пиджак носит, как фрак!
И уверяю вас, это очень важно, ведь зритель, мало-мальски внимательный, замечает не только наше дарование или бездарность, но и голос, манеры, жесты и платье. Замечает и запоминает! Если Смирнов-Сокольский выходил на сцену в бархатной блузе, а его предшественник Сергей Сокольский — в рванине, то поменяйся они костюмами, зритель не принял бы их.
А мне, скажем, был свойствен фрак! И знаете, насколько? В 1958 году я, как бы прощаясь со сценой, играл в Московском театре эстрады водевиль Коростылева «Переодетый жених». Для моей роли Зрителя из прошлого века (каковым я, в сущности, и являюсь!) мне нужен был фрак. Хорошего материала мастерская не находила. И вот однажды во время репетиции меня вызвали в костюмерную — кто-то принес в театр продавать свой фрак. Отнесся я к этому скептически: никогда не носил ничего готового.
Поздоровался с продавцом, надел фрак, подошел к зеркалу — будто на меня сшит! И тут хозяин фрака закричал:
— Ой! Алексеев! Я вас по Петербургу помню!
Видите, не меня, фрак узнал! А через него и меня! Ибо фрак — моя униформа, фрак был неотъемлемой частью меня, а я — фрака.
Да разве во фраке дело? Спросите старых артистов оперы, драмы, эстрады (не фрачников), носят ли они в жизни свой концертный костюм, свою униформу? Нет! Даже в самых торжественных случаях!
И как жаль, что нынче молодежь позволяет себе выходить на эстраду, даже в Колонном зале и в Консерватории, буднично и даже неаккуратно, неопрятно одетой…
Еще Стерн, кажется, заметил, что мысли писателя после того, как он побрился, отличаются от тех, которые были у него до бритья… Это в равной мере относится и к артистам и к… зрителям!
И жаль, что публика, наш зритель, так любящий и уважающий театр, тоже часто не приодевается, не прихорашивается, идя в театр, на концерт. Мы немножко совлекли с театра его торжественность, его таинственность, его необыденность, а театральное представление и концерт всегда должны быть праздником и для актера и для зрителя!
Не знаю, как другие, но я лично страдаю, когда артист ли, докладчик ли, лектор, председатель собрания или конферансье выходит на эстраду не в белой сорочке, а в «защитного» (от несвежести?) цвета!
Ну, а если и артисты и зрители хорошо, аккуратно одеты, а все-таки праздник не получается, скучно, кто тогда виноват? Конечно, артисты и главным образом конферансье!
Есть в гостинице «Метрополь» зал с фонтаном. Устроили там концерт врачи кремлевской больницы. Выступали и профессиональные артисты, но главным
