Ответ пришел только через несколько недель. Президент согласился принять делегацию 7 февраля. Дуглас сообщил Кардозе, когда он будет в Вашингтоне, и назначил встречу в доме «дорогого друга миссис Эмилии Кемп».
Беседа Джонсона с негритянской делегацией вошла в историю. О ней узнала вся Америка благодаря самому характеру сказанного, а также умению Фредерика Дугласа давать отпор.
«До этой беседы, — писал Дуглас в своей автобиографии, — Америка еще не понимала полностью намерений и политики президента Джонсона в отношении реконструкции Юга, особенно в той части, которая касалась вновь освобожденного класса. Выслушав краткое слово мое и мистера Донинга, он посвятил по меньшей мере три четверти часа своей, очевидно, заранее приготовленной речи, отказавшись выслушать наш ответ, хотя согласился уделить для этого несколько минут. Поняв, что мистер Джонсон захватил преимущество в том смысле, что его речь на следующее утро будет преподнесена на видном месте газетами всей Америке, члены делегации негров встретились в тот же вечер и поручили мне приготовить краткий ответ, который американская пресса получила бы одновременно с текстом речи президента, произнесенной в беседе с нами. Поскольку в нашем ответе подчеркиваются расхождения между президентом и представителями негров, я привожу этот документ, единодушно одобренный всей делегацией, для иллюстрации истории того периода:
1. Первое, против чего мы считаем своим долгом протестовать особенно энергично, является Ваше стремление обосновать политику лишения нас избирательного права тем, что на Юге бывшие рабы якобы относятся враждебно к белой бедноте. Не скрывая наличия подобной враждебности, мы заявляем, что она полностью взаимна. Но Вы явно совершаете ошибку, перенося выводы из практики времен рабства и кладя их в основу политики, применительной к современному периоду, когда негры обрели свободу. Враждебность между белыми и неграми легко объяснима. Она питалась соками рабства и разжигалась у обеих сторон коварством рабовладельцев. Возбуждая между белыми бедняками и неграми ненависть, эти рабовладельцы обеспечивали себе власть и над теми и над другими.
Они вызывали вражду между белыми и неграми, чтобы подчинить их себе. У негров, находившихся в рабстве, имелись все решительно основания ненавидеть и бояться белых бедняков, ибо именно из этого класса вербовались надсмотрщики, погонщики рабов и охотники за беглыми рабами. Это были те люди, к помощи которых хозяева прибегали во всех случаях, когда требовалось зверски расправиться с рабом. Ныне же, сэр, Вы не можете не видеть, что по устранению причины ненависти, должно быть устранено и следствие. Рабство уничтожено… И Вы должны понять, как противоречит логике желание подчинить законам, существовавшим на рабовладельческой территории, народ, который, как Вы сами неоднократно заявляли, должен быть свободным.
2. Кроме того, даже если бы Ваши слова соответствовали истине в том смысле, что враждебность негров по отношению к белой бедноте будет существовать по-прежнему в условиях свободы и что дурные отношения между обеими расами еще более обострятся в условиях свободы, нежели в условиях рабства, то объясните нам, бога ради, как Вы можете заявлять о своем желании улучшить положение негров, лишая их в то же время всех средств защиты и, наоборот, облекая тех, кого Вы сами считаете врагами негров, политической властью?.. Мир между народами невозможен, если унижать один народ и возвышать другой, если дать власть одному народу и отнять ее у другого; мир возможен только тогда, когда существует равная справедливость для всех.
3. Очень много можно сказать по поводу теории колонизации, которую Вы с удовольствием нам изложили. Невозможно предположить, памятуя о пользе, которую принесли негры как в мирное время в качестве тружеников на Юге, так и во время войны в качестве солдат на Севере… что когда-нибудь наступит пора, позволяющая выселить из Америки негров, без того чтобы не нанести страшный удар миру и богатству страны. К тому же самый злейший враг Соединенных Штатов не сумел бы больше опозорить честное имя нашей страны, чем те, кто заявляет, что негров можно было терпеть лишь в состоянии самого унизительного рабства и угнетения, а теперь они должны быть изгнаны из страны, сосланы куда-то по единственной причине, что с них сняли цепи рабства».
Как только заявление было написано, один из делегатов поспешил разослать его прессе. Находились они все в доме вашингтонского делегата Джона Кука. Кук пригласил Дугласа остаться ночевать, но тот ответил, что ему нужно кое с кем встретиться, его ждут в доме старых друзей. Дуглас встал и начал прощаться.
Погода стояла премерзкая. Шел мокрый густой снег, на улицах было сыро и грязно, деревянные тротуары стали скользкими, канавы на перекрестках улиц наполнились черной водой. Дуглас завязал покрепче башмаки и поднял воротник пальто.
— Найдете ли вы сами дорогу, Дуглас? — спросил его доктор Кук. — Освещение-то на улицах плохое, в такой вечер приезжему легко заблудиться. Если бы вы подождали немножко, я бы с удовольствием вас…
— Нет, спасибо, доктор, — остановил его Дуглас. — Я хорошо знаю дорогу, это тут неподалеку.
Эмилия позаботилась, чтобы ужин Фредерика не остыл, приготовила для него комнату. Подняв оконную штору, она тревожно вглядывалась в уличную темень.
— Хоть бы он нашел извозчика! В такую ночь ему одному ходить опасно по нашим улицам.
Гость улыбнулся.
— Фредерик Дуглас умеет постоять за себя, сударыня, — сказал он. — Можете не волноваться.
— А я волнуюсь. — Голубые глаза Эмилии расширились.
Наконец явился Дуглас, смущенный тем, что заставил себя ждать. Но они просили его не извиняться.
— Пустяки! Мы понимаем, что вы заняты!
Эмилия потребовала, чтобы беседа была отложена, пока Дуглас не поест, но тот боялся задержать Кардозу.
Они перешли в столовую, и Эмилия заставила молодого священника поужинать вместе с Дугласом.
Здесь, в уютной комнате возле пылающего камина, события дня уже не казались такими мрачными. Дуглас рассказал, что произошло, а они слушали и сочувствовали. И, как бы прочитав его мысли, Эмилия промолвила:
— Если бы мистер Линкольн не умер!
Мужчины уселись перед камином и начали серьезный разговор. Фрэнсис Кардоза был хорошо осведомленный человек. По своей внешности он мог легко сойти за белого, и потому ему нередко доводилось слышать то, что предназначалось не для его ушей.
— Я беседовал сегодня с Тадеушем Стивенсом, — заговорил он. — Я сообщил ему, что знаю о негритянских кодексах, а он рассказал мне о великолепной речи Чарльза Самнера в сенате два дня тому назад. Он ручается, что им удастся провести законопроект о гражданских правах, несмотря на протест президента.
