Съезд открылся 16 мая.
Уходящий с поста Председателя Верховного Совета РСФСР Виталий Воротников открыл съезд предложением — принять Декларацию о суверенитете. Это был упреждающий, встречный удар Горбачева: носившуюся в воздухе идею суверенной России он решил высказать устами официальной власти, отнять приоритет у Ельцина.
Предложенная Воротниковым концепция суверенитета России не предполагала ослабления ее связей с СССР. Сферы полномочий, которые Россия добровольно передала бы Центру, должен был определить новый Союзный договор. Ельцин сразу выступил с альтернативным проектом декларации. Его концепция отличалась большей радикальностью. Но это уже не существенно. Сама идея российской независимости властно стучалась в эти двери. И было совершенно неважно, что первым на съезде ее озвучил представитель Кремля. Перехватить инициативу у Ельцина уже невозможно. Все сидящие в зале прекрасно видели и понимали, что именно с его именем связана эта идея, связана надежда, что проект «Россия» будет успешным.
У новой идеи должен быть и новый лидер.
Горбачев, сидевший на балконе (его помощники долго выбирали место для президента СССР и решили, что он должен сидеть рядом с союзным флагом, как бы возвышаясь над депутатским собранием), понял, что проигрывает с самого начала. И бросился в атаку.
Речь Горбачева о российском суверенитете была пронизана неприятием и недоверием. Товарищ Ельцин призвал одним махом «распрощаться с социалистическим выбором 17-го года», — сказал Горбачев… Но для граждан России «социалистический выбор» и «власть Советов» — это не пустые фразы. Это фундаментальные ценности, ориентиры. А что предлагает вместо этого товарищ Ельцин? Изменение политической системы? Как советский народ сможет справиться с труднейшей задачей «придания социализму второго дыхания на путях демократизации», если Россия пойдет в другом направлении?.. Если серьезно проанализировать ельцинское определение федерализма, сказал Горбачев, в нем нет ничего, кроме «призыва к развалу Союза под знаменем восстановления суверенитета России».
Горбачев говорил долго и страстно. Он вспомнил о кровавом Смутном времени, когда Россия была расколота, растерзана и истощена. Он спросил: может быть, Борис Николаевич лелеет свою старую идею о создании нескольких республик на территории России? И вслед за распадом Союза последует и распад России на несколько удельных княжеств?..
Эта последняя реплика М. С. заслуживает отдельного комментария, потому что странным образом после окончания съезда «удельные княжества» стали создаваться как по мановению ока!
Через несколько недель будет принят исторический документ — Декларация независимости России. И тут же «декларации независимости» приняли все, даже самые маленькие национальные автономии России, включая Бурятию, Калмыкию, Чувашию, Туву, а так называемые «автономные округа» быстро повысили свой статус до республиканского. Адыгея и Карачаево-Черкесия, Горный Алтай и Ямало-Ненецкий автономный округ, Чукотка — все заговорили о «праве наций на самоопределение», а некоторые республики захотели поставить свою подпись под новым Союзным договором, то есть войти в состав СССР как отдельный субъект.
Горбачев прекрасно знал, что на Ельцина давили, с одной стороны, наиболее рьяные представители регионов, с другой — радикально настроенные демократы с идеей «укрупнения регионов» России (Уральская, Дальневосточная республики и др.), и что именно на этом фоне национальные автономии бросились за поддержкой в ЦК КПСС.
Летом этого года, во время поездки по стране, Ельцин скажет знаменитую фразу: «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить». Причем, с небольшими нюансами, он повторит эту формулу два раза — в Татарии и Башкирии!
Идеология «децентрализации» станет одним из главных пунктов обвинений со стороны политических противников Ельцина. Между тем в дальнейшем, как ни странно, горячие головы в национальных автономиях РСФСР охладились. И в приволжских, и в северокавказских республиках, и за Уралом, и на Дальнем Востоке неожиданно поняли — что красивые декларации — это одно, а экономическая мощь России — совсем другое.
Территориально-административное деление Российской Федерации после 1990 года осталось, по сути, неизменным. Маленькая Адыгея и большая республика Татарстан были вполне удовлетворены созданием своих местных органов власти (президента, парламента, верховного суда) и некоторыми экономическими послаблениями, которые получили в процессе создания нового Федеративного договора. Горбачев, который метал громы и молнии в «раскольников», поддержал экономическую блокаду Литвы (включая лекарства!), разрешал вводить войска в мятежные столицы и произносил горячие речи в защиту целостности Союза, — в итоге не сумел его сохранить.
Ельцин при первом же вызове со стороны национальных элит ответил неожиданно спокойно и в итоге сохранил единую Россию. В этом парадоксе политической истории заложен глубокий смысл, хотя сравнивать две ситуации — российскую и союзную — наверное, не совсем корректно. И все же от поведения политического лидера, от его внутренней правоты и силы зависит в тревожные месяцы и годы очень многое. Горбачеву внутренней правоты и уверенности в своей силе в 1990 году явно недостает. Хотя пока в его руках огромные, неисчерпаемые ресурсы власти…
Однако вернемся на съезд.
Расклад сил совершенно не в пользу Ельцина. При самом оптимистичном подсчете его сторонников среди депутатского корпуса меньше одной трети (около 350 голосов). Для избрания претенденту требовался минимум 531 голос, то есть больше половины. Ельцин прекрасно понимал, что прокоммунистически настроенных депутатов в зале гораздо больше, чем сторонников реформ. И тем не менее шел в бой совершенно спокойно, не скрывая своей уверенности в победе.
Ельцин в своей речи ни разу не опроверг ни один тезис из жесткой отповеди Горбачева, ни разу не вступил с ним в открытую полемику. Напротив, он заверил депутатов, что будет сотрудничать с Горбачевым. Его отношения с главой Советского Союза будут носить деловой характер — диалог, переговоры, — но не в ущерб российскому суверенитету и независимости. Если между ними и было что-то личное, Ельцин готов это отбросить.
(Совсем иначе вел себя Михаил Сергеевич. Перед решающим голосованием он собрал в Кремле 400 депутатов-коммунистов и потребовал, чтобы они не голосовали за Ельцина. Избрание Ельцина — огромный политический риск для России, сформулировал Горбачев свою позицию. А его сторонники на съезде — разношерстный сброд.)
