Вернувшись домой, сотрудники Штази обратились за помощью к советским коллегам, и московские товарищи сообщили им, что Визенталь – империалистический агент, что он поддерживает контакты с пресс-атташе израильского консульства в Вене, работает на тайную полицию Австрии под кличкой Овидий, и не совсем ясно, когда его во Львове в первый раз арестовали. Однако какой-то уж совсем убийственной тайны в его биографии им тоже отыскать не удалось.
Тем временем Визенталь много размышлял о том, что пережил во время войны, и с головой погрузился в один из самых своих амбициозных проектов.
Глава тринадцатая. «Что бы вы сделали на моем месте?»
Однажды команда заключенных, к которой во время войны был приписан Визенталь, остановилась возле немецкого военного кладбища. На каждой могиле рос подсолнух. Подсолнухи стояли прямо, как солдаты, их лица были повернуты к солнцу, а с цветка на цветок и с могилы на могилу перепархивали разноцветные бабочки. Казалось, что это некий тайный канал связи, соединяющий мир мертвых с миром живых, и Визенталя вдруг охватила зависть. Мой труп, подумал он, бросят на трупы других, а на него, в свою очередь, навалят сверху новые трупы, и в лучшем случае нашу могилу засыплют землей. Однако подсолнух на ней не вырастет.
Визенталь был писателем с нереализованными амбициями. Одной только погони за нацистскими преступниками, а также юридической и политической борьбы с ними ему было мало: ему хотелось также обсуждать этические, философские и теологические аспекты Холокоста в литературной форме. Но его литературный талант был скромным, и в глубине души он, по-видимому, это осознавал. Поэтому он сочинил нечто вроде автобиографического рассказа, в центре которого стояла моральная дилемма.
В 1968 году он разослал этот рассказ большому количеству писателей и интеллектуалов с просьбой его прокомментировать, и несколько десятков из них разрешили ему опубликовать свои комментарии вместе с самим рассказом. Тем самым Визенталь поставил их рядом с собой, а себя – рядом с ними, как если бы был одним из них. В «Подсолнухе» (так называется книга, родившаяся из этого проекта) рассказывается о некоторых событиях, произошедших с Визенталем во время войны, и кульминацией книги является драматическая встреча автора с одним из эсэсовцев.
Это случилось во Львове. Судя по всему, в тот период Визенталь сидел в концлагере Яновский и работал в железнодорожных мастерских Восточной железной дороги. Однажды их повели на работу. Они шли по улицам города, который он хорошо знал. Прохожие на них глазели, а некоторые поднимали руки, чтобы помахать на прощанье, но из страха перед эсэсовцами сразу же руки опускали. По пути Визенталь увидел человека, которого знал еще со времен учебы в Политехническом. Тот тоже его узнал, но побоялся поприветствовать даже кивком головы. Было заметно, насколько тот удивлен, что Визенталь еще жив. «На лицах прохожих, – пишет Визенталь, – можно было прочесть, что мы обречены».
Визенталя и его товарищей привели в Политехнический институт. Это было впечатляющее неоклассицистское здание с фасадом, украшенным шестью мраморными колоннами. Визенталь вспомнил, как в годы его учебы в Политехническом студенты время от времени объявляли «день без евреев». Ныне здание служило армейским госпиталем. Мимо ухоженных газонов евреев провели на задний двор. То и дело въезжали и выезжали машины «скорой помощи», и, чтобы дать им проехать, арестантам приходилось прижиматься к стенам. В конце концов их передали в распоряжение бригадира-немца.
«У меня, – пишет Визенталь, – было какое-то странное чувство. Я пытался вспомнить, бывал ли я в этом дворе раньше. Видимо, нет. Для этого не было причины». Вдоль стен стояли большие контейнеры из-под бетона, в которых лежали пропитанные кровью бинты, а вокруг все было уставлено коробками, мешками и упаковочными материалами. Визенталь и его товарищи погрузили их на машины. Воняло лекарствами, дезинфицирующими веществами и гнилью.
По двору сновали медсестры Красного Креста и работники госпиталя. На скамейках сидело несколько легко раненных солдат. Один из них встал и подошел к арестантам. «Он, – пишет Визенталь, – смотрел на нас с таким равнодушием, словно мы были животными в зоопарке. Видимо, думал, сколько времени нам осталось жить». Одна рука у него была перевязана, а другой он поднял камень и с криком «Еврейская свинья!» швырнул его в Визенталя. Однако тот успел увернуться и не пострадал. Вдруг одна из медсестер, которая видела, что произошло, подошла к Визенталю, спросила, еврей ли он, и велела следовать за ней.
Войдя в здание госпиталя, они стали подниматься по лестнице, и Визенталь снова попытался вспомнить, бывал ли он здесь прежде. Ему казалось, что раньше он поднимался и спускался по какой-то другой лестнице. Медсестры и врачи смотрели на него изумленно. Через несколько минут они пришли в зал, который Визенталь хорошо помнил: здесь ему вручали диплом. Медсестра остановилась и заговорила с другой медсестрой. У Визенталя промелькнула мысль о побеге: ведь он знал здесь каждый коридор – но тут он впал в прострацию, забыл о медсестре и вспомнил своих преподавателей-антисемитов, неоднократно пытавшихся провалить его на экзаменах. Перед глазами у него всплыла рука одного из них. Черным карандашом она безжалостно перечеркивала абзац за абзацем в его дипломной работе.
Медсестра сделала ему знак подождать, и он очнулся. Облокотившись на перила, он взглянул в пролет лестницы и увидел раненых, которых несли на носилках. Они лежали на спинах и смотрели вверх. Их взгляды встретились. Визенталь снова вспомнил годы учебы, но тут за ним вернулась медсестра, и было видно, как она рада, что он все еще там. Она привела его в кабинет декана, но вместе письменного стола и деревянных шкафов, которые помнил Визенталь, теперь там стояли белая кровать и прикроватная тумбочка. «Из-под одеяла, – пишет Визенталь, – на меня смотрело что-то белое, и поначалу я не понял, что происходит».
Медсестра склонилась над кроватью, что-то шепнула, и в ответ тоже послышался шепот, только более тихий. В полумраке, царившем в комнате, Визенталь смог различить теперь неподвижно лежавшую фигуру, закутанную в белое. Он попытался разглядеть голову. Приказав ему никуда не уходить, медсестра вышла из комнаты, и тут фигура на кровати шепнула: «Подойдите, пожалуйста, поближе. Я не могу говорить громко».
Сейчас Визенталь видел фигуру уже лучше: белые руки, вены, из которых словно вытекла кровь, полностью забинтованная голова. Обнажены были только рот, нос и уши. Визенталь не был уверен, что все это происходило с ним на самом деле. Он стоял в кабинете декана, на нем была одежда арестанта, а перед ним лежал то ли живой, то ли мертвый человек, и он понятия не имел, кем тот был.
