Жюльетта Друэ - Виктору Гюго, 18 ноября 1839 года:
"Чтобы все было как должно при нашем бракосочетании, я испытала такое же волнение, как и в первый день нашей близости. Несказанное счастье, небесное блаженство, бессонница, изумление... Все это было нынче ночью, едва ли я спала несколько часов, хотя встала очень поздно. Словом, мой бедненький, обожаемый мой, почти что муж мой ("почти" мало значит), сегодня утром, пробудившись и читая молитву, я чувствовала себя новобрачной. Да, да, я жена твоя, правда ведь, обожаемый мой? Ты можешь, не краснея, признать меня своей женой, и все же я прежде всего твоя любовница, это мое первое имя, имя, которое я ценю превыше всего и хочу сохранить..."
А Гюго? Каковы были его чувства? Он восхищался щедрой красотой этого благородного и великодушного создания, этой смиренной и страстной любовью. Он был благодарен Жюльетте за семь лет счастья, возвратившего ему веру в себя; он часто и серьезно обязывался быть отцом для маленькой Клер, несчастной из-за ее ложного положения; и тем не менее он по-прежнему заставлял "свою мистическую супругу" вести нелепую, затворническую жизнь, при которой она не могла ни подышать воздухом в саду, ни пройтись по бульвару. Деревом считай трубу своей печки, а солнцем - карселевскую масленую лампу, - такое существование было пыткой для бретонки, любившей простор полей. "Тото, Тото, вы не очень-то любезны со мной!" Действительно, не очень любезен, тем более что себе-то он позволял разные причуды и измены. Но правила созданы не для гениев. Ego Hugo. Однако в 1840 году они два месяца путешествовали вдвоем по Бельгии, побывали в Кельне и в Майнце. Тогда-то он и увидел Шварцвальд, Черный Лес, название которого в детстве вызывало в его воображении картину сумрачной и страшной лесной чащи. Они доехали до Рейна. Видели белесое небо сквозь пролеты черных стрельчатых арок, руины старых башен, поросшие кустарником. Во время путешествия он был, как всегда, "очаровательно добрым и ласковым". Любовь их лучше всего расцветала в непривычной обстановке.
Радостью Жюльетты были также в 1839 году, а затем и в 1840 году визиты Виктора Гюго академикам - те крохи времени, которые он при этом дарил ей, украдкой прихватывая ее с собой в кабриолет. Гюго по-прежнему очень хотелось попасть во Французскую Академию, а он привык достигать желанной цели. В 1839 году со смертью Мишо, автора "Истории крестовых походов", освободилось кресло. Гюго слыл кандидатом, имевшим поддержку в королевском дворце, и, хотя он сам от этого отнекивался, это было так на самом деле. С Луи-Филиппом после банкета в Версале он заигрывал. Когда Арман Барбес был приговорен к смертной казни за вооруженное нападение на сторожевой пост в Консьержери и был убит в стычке комендант тюрьмы, Гюго принес в Тюильри следующее четверостишие:
Я знаю, - чужды вам и мстительность и злоба,
О милости прошу, властитель наш благой!
Во имя, государь, сам дорогого гроба
И колыбели дорогой!
Король ответил любезно и с уважением к конституции: "Моя мысль опередила вашу. В ту минуту, когда вы просите о помиловании, я уже оказал его в сердце своем. Мне остается только добиться его. Луи-Филипп..." Поэтому позднее поэт и написал об этом короле: "Луи-Филипп был мягок, как Людовик IX, и добр, как Генрих IV... Один из лучших государей, когда-либо занимавших престол..." [Виктор Гюго, "Отверженные"].
В Академии соперником Виктора Гюго был в этот раз Антуан Беррие. Правительственная цензура, прежде враждебная Гюго, теперь поддерживала его против оратора-легитимиста. Некая газета, благосклонная к Беррие, хотела напечатать карикатуру, на которой Академия, изображенная в виде благодушной старушки, отгоняет Виктора Гюго, Бальзака и Александра Дюма от дверей Дворца Мазарини. Подпись под рисунком гласила: "Вы ведь крупные и сильные, а проситесь в убежище инвалидов. Вы что же, хотите отнять хлеб у бедных старичков?.. Ступайте работать, лентяи!" Цензура не пропустила эту карикатуру. Выборы в Академию состоялись 19 декабря. В первом туре Беррие получил десять голосов, Гюго - девять, Бонжур - девять, Вату - два, Ламенне - ни одного; пустых бюллетеней было подано три. После семи туров выборы были отсрочены на три месяца. Голоса, полученные Казимиром Бонжур, автором слащавых комедий, означали у одних - "только не Беррие", а у других - "только не Гюго".
Тридцать первого декабря 1839 года вновь появилась вакансия ввиду смерти монсеньера Келана, парижского архиепископа, - того самого, который вернул Жюльенну Говен к мирской жизни. 20 февраля 1840 года были проведены двойные выборы: тридцатью голосами из тридцати одного был избран граф Моле на место Келана и Флуран на место Мишо. Гюго же был забаллотирован. Одним из самых ярых противников Гюго был Непомюсен Лемерсье. Дюма пригрозил ему: "Господин Лемерсье, вы отказались отдать свой голос Виктору Гюго, но уж свое место вам рано или поздно придется ему отдать".
Так оно и случилось, Лемерсье умер 7 июня 1840 года. Кузен сказал Сент-Беву: "Пусть уж изберут Гюго в Академию, пора с этим кончать, это становится скучным". И вот 7 января 1841 года Гюго одержал верх над третьестепенным драматургом Анселю, получив семнадцать голосов против пятнадцати, отданных его сопернику. За Гюго голосовали: Шатобриан, Ламартин, Вильмен, Нодье, Кузен, Минье, а также политические деятели Тьер, Моле, Сальванди, Руайе-Коллар, что было, думалось Гюго, указанием, может быть - приглашением. Гизо, который был за Гюго, опоздал и не мог голосовать. Сент-Бев одобрил избрание в своей записной книжке: "Так, так! Это хорошо. Академию нужно время от времени насиловать..." Избрание Гюго произошло вскоре после того, как прах Наполеона I был перевезен с острова Святой Елены в Париж, и поэтому газета "Ла Пресс" напечатала следующее анонимное четверостишие:
Вы оба наконец достигли цели правой,
Достигли вопреки всем козням темных сил:
Наполеон в Париж вернулся вновь со славой,
И в Академию Виктор Гюго вступил.
Жюльетту очень огорчала пятая попытка Гюго выставить свою кандидатуру: "Ах, как бы я хотела, чтобы не было ни Академии, ни театров, ни издательств, пусть бы на свете были только большие дороги, дилижансы, постоялые дворы и обожающие друг друга Жужу и Тото..." Но в вечер избрания она бросилась к нему в объятия: "Здравствуй, мой Тото! Здравствуй, мой академик, славой насыщенный, но еще не пресыщенный..."
Ко дню его приема в Академию она заказала себе красивое платье (сам новоизбранный возил ее к портнихе на примерки, так как Жюльетта не имела права бывать где-нибудь одна); она так боялась опоздать на заседание, что приехала на набережную Конти задолго до того, как туда явился наряд охранителей порядка. Сутолока была невиданная. В публике называли госпожу Жирарден, госпожу Луизу Колле, госпожу Тьер, многих актрис; с особым интересом указывали на Адель и Жюльетту. Впервые за десять лет в Академию пожаловали принцы. Герцога и герцогиню Орлеанских (она была очень хороша в белой шляпке, отделанной бледными розами) встретил у дверей Дворца Мазарини постоянный секретарь Академии - Вильмен. "Мне кажется, - сказал он, - что вы, ваше высочество, и ваша супруга в первый раз посетили Академию?" Наследник престола ответил: "В первый, но, надеюсь, не в последний раз".
