В Англии, колонии которой охватывали такие знаменитые области разведения табака, как Мэриленд, Вирджиния и Северная Каролина, неожиданная перспектива приобрести новый обширный рынок сбыта многих взбудоражила. Табачные торговцы уже обращались к королю с просьбой ходатайствовать за них перед царем. Оказалось, что особенно заинтересован в этой сделке не кто иной, как Кармартен, новый приятель Петра, и ему же вполне с руки ее заключить. Когда Кармартен принес царю предложение от группы английских купцов по поводу табачной монополии в России, оно сразу привлекло внимание царя. Во-первых, он рассматривал курение как западный обычай, широкое внедрение которого поможет ослабить железную хватку Православной церкви. А во-вторых, предложение обещало и более ощутимую выгоду: оно сулило немедленное поступление денег. К этому времени Петр и его посольство отчаянно нуждались в средствах. Расходы на содержание за границей двух с половиной сотен русских были чудовищны, не спасали и субсидии принимающей стороны. К тому же представители царя нанимали в Голландии матросов, морских офицеров, корабельных мастеров и других специалистов. Им всем надо было оплатить первоначальный подписной взнос, первую выплату в счет жалованья и дорожные расходы. Кроме того, царские агенты приобретали такое множество товаров, инструментов, машин и моделей, что пришлась зафрахтовать десять кораблей для доставки этого груза и набранных людей в Россию. Казна посольства то и дело пустела, и оно непрерывно требовало присылки очередных громадных сумм из Москвы. Однако денег все равно не хватало.
В этой ситуации предложение Кармартена показалось Петру неотразимо соблазнительным. Тот предлагал заплатить 28 000 английских фунтов стерлингов за разрешение ввезти в Россию беспошлинно полтора миллиона фунтов табака и торговать им на российском рынке безо всяких ограничений. А главное, Кармартен готов был выдать аванс наличными прямо в Лондоне. Контракт подписали 16 апреля 1698 года. О том, насколько Петр был доволен, можно судить по ответу Лефорта на пришедшее от царя ликующее известие: «По указу твою грамоту не отпирали, докамест 3 кубка великие выпили, а после читали и 3 раза еще пили… Воистину, по-моему, дело доброе»[63].
Если Петр не работал на верфи, то носился по Лондону и его окрестностям, стараясь повидать все достопримечательности. Он побывал в Гринвичском военно-морском госпитале, воздвигнутом Кристофером Реном и уже тогда известном как «одно из самых грандиозных сооружений английской архитектуры». Петру понравилось простое жилище Вильгельма III – Кенсингтонский дворец красного кирпича, отделанный дубовыми панелями, – но великолепный госпиталь, двумя рядами колонн выходивший на Темзу, его просто покорил. Обедая с королем после посещения Гринвича, царь не удержался и сказал: «Если бы ваше величество спросили моего мнения, я бы посоветовал перевести ваш двор в госпиталь, а больных – во дворец». Петр видел гробницы английских королей (а заодно и шатающихся рядом торговцев яблоками и устрицами) в Вестминстерском аббатстве. Он побывал в Виндзорском замке и в Хэмптон-Корте, но королевские дворцы были ему не так интересны, как действующие научные или военные учреждения. В Гринвичской обсерватории он беседовал о математике с королевским астрономом. В Вулиджском арсенале, главном пушечно-литейном заводе Англии, Петр обрел родственную душу в магистре Ромни, который разделял его увлечение стрельбой и фейерверками. В лондонском Тауэре тогда размещался арсенал, зверинец, музей и королевский монетный двор. При посещении музея средневекового оружия Петру, однако, не стали показывать топор, которым за пятьдесят лет до этого отрубили голову Карлу I. Хозяева вспомнили, что отец их гостя, царь Алексей, услышав о том, что англичане обезглавили своего монарха, в гневе лишил английских купцов в России всех привилегий. Поэтому они на всякий случай спрятали топор подальше, «словно боясь, как бы он [Петр] не выбросил его в Темзу». Самой интересной частью Тауэра оказался для Петра монетный двор. Царь, пораженный качеством английской монеты и техникой чеканки, снова и снова туда возвращался. (К сожалению, смотритель монетного двора, сэр Исаак Ньютон, тогда жил и работал в Тринити-колледже в Кембриджском университете.) Петра очень заинтересовала реформа английской монеты, проведенная Ньютоном и Джоном Локком. Чтобы предупредить постоянную порчу монет из-за злонамеренного обрезывания ценного металла, гурт, или ребро, английских монет стали обрабатывать насечкой. Через два года, приступив к наведению порядка в расстроенном российском монетном деле, Петр взял за образец английскую чеканку.
Все время, пока он был в Англии, Петр неутомимо отыскивал специалистов для службы в России. При помощи Кармартена, содействовавшего его поискам, он провел собеседования со множеством людей и уговорил в общей сложности примерно шестьдесят англичан. Среди них были майор Леонард ван дер Штамм, старший корабельный плотник из Дептфорда, капитан Джон Перри, инженер-гидравлик, которому Петр поручил сооружение Волго-Донского канала, и профессор Генри Фарварсон, математик из Абердинского университета в Шотландии, будущий основатель Школы математических и навигацких наук в Москве. Кроме того, как писал Петр одному из друзей в России, он нанял двух цирюльников «на предмет будущих надобностей» – в этом намеке слышится грозное предостережение тем московитам, кто гордился своими длинными бородами.
* * *
Расположение Петра к Вильгельму и его благодарность возросли еще больше, когда ему 2 марта вручили королевский дар – яхту «Ройял трэнспорт». Он вышел на ней в плавание на следующий же день и в дальнейшем делал это при каждом удобном случае. Сверх того, Вильгельм распорядился, чтобы Петру показывали все, что заинтересует его в английском флоте. Апофеозом же стало приглашение присутствовать на специальном смотре флота и наблюдать учебный морской бой у мыса Спитхед вблизи острова Уайт. Военно-морская эскадра, включавшая суда «Ройял Вильям», «Виктори» и «Ассосиэйшн» приняла Петра и его свиту на борт в Портсмуте и вышла в пролив Солент у острова Уайт. Там Петр перешел на флагман адмирала Митчелла «Хамбер». В день учений флот снялся с якоря; большие корабли поставили паруса и построились в боевом порядке. Рявкнули бортовые залпы, суда окутались дымом и пламенем, совершенно как в настоящем бою, только что ядра не летели. И все равно Петр ликовал, глядя сквозь дым, как корабли перестраиваются и дружно разворачиваются, чтобы атаковать друг друга. Он старался рассмотреть и записать все: как матросы ловко ставят паруса, какие команды отдают рулевым, сколько на кораблях пушек, какого они калибра и как из них стреляют, как сигналят с флагмана судам на линии. Это был важный день для молодого человека, который всего десять лет назад впервые увидел парусную лодку и научился ходить галсами вверх и вниз по узкой Яузе. Когда корабли ночью вернулись в свою гавань, прозвучал салют сразу из двадцати одной пушки, а моряки проревели приветствия в честь молодого царя, мечтавшего поднять свой собственный флаг в авангарде российской флотилии.
