Нет ничего удивительного в том, что в век религиозной борьбы дух протестантского миссионерства взыграл при появлении любознательного молодого монарха, намеревавшегося внедрять в своем отсталом царстве западную технологию. Если кто-то перенимает новые приемы кораблестроения, почему бы ему не перенять и новую веру? Слухи о том, что Петр не слишком привержен православию и интересуется другими вероисповеданиями, пробудили самые смелые надежды в головах воинствующих протестантов. Нельзя ли обратить в новую веру юного монарха, а через него и весь его простодушный народ? Нельзя ли, по крайней мере, создать унию Англиканской и Православной церквей? Этой идеей загорелся архиепископ Кентерберийский, и даже король Вильгельм к ней прислушивался. По воле короля и архиепископа один из ведущих представителей духовенства Англии, епископ Солсберийский Джилберт Вернет, отправился к царю, «чтобы предоставить ему все сведения о нашей религии и церковных установлениях, какие он пожелает получить».
15 февраля Петр принял Бернета с делегацией англиканских священников. Вернет понравился царю, они встречались затем несколько раз и беседовали часами, но епископ, чьей задачей было наставлять и убеждать Петра, нашел, что шансы обращения царя в новую веру равны нулю. Он был лишь первым из множества русских, чей интерес к заимствованию западных технологий наивные европейцы расценили как возможность заодно экспортировать западную философию и идеи. Между тем интерес Петра к протестантизму носил характер чисто познавательный. Царь, настроенный скептически в отношении любой религии, не исключая и православия, искал в ритуале и догматах каждой веры то, что могло оказаться полезным для него или его государства. После бесед с царем Вернет отвез его к архиепископу Кентерберийскому в Ламбетский дворец. Петр отказался посетить службы в соборе Святого Павла, собиравшие толпы народа, но принял причастие по англиканскому обряду в собственной часовне архиепископа перед завтраком, за которым они долго обсуждали различные вопросы.
Много лет спустя после возвращения царя в Россию Вернет записал свои воспоминания о молодом высокорослом российском монархе, с которым они когда-то увлеченно и доверительно беседовали: «Я часто посещал его и получил приказ и от короля, и от архиепископа, и от епископов уделять ему как можно больше внимания. У меня были хорошие переводчики, так что я мог подолгу свободно с ним разговаривать. Он человек очень горячего и вспыльчивого нрава, наделенный крайне грубыми страстями. Природную свою горячность он усугублял тем, что в больших дозах пил бренди, который собственноручно и с огромным усердием очищал. Он подвержен конвульсиям во всем теле, и похоже, что они сказываются и на его голове. Способностей ему не занимать, и знаний у него гораздо больше, чем можно ожидать при его образовании, которое было весьма посредственно. Недостаток рассудительности и непостоянство характера слишком часто и заметно проявляются у него. Он увлекается механикой, и кажется, что он создан природой скорее затем, чтобы стать корабельным плотником, чем великим правителем. Овладение этим ремеслом и являлось главным его занятием, пока он здесь находился. Он немало поработал собственными руками и заставлял всех окружающих трудиться над моделями кораблей. Он мне рассказывал, как задумал построить большой флот в Азове и с ним нанести удар Османской империи; казалось, однако, что он не способен осуществить такой великий замысел, хотя его образ действий во всех войнах, которые он вел с тех пор, свидетельствует о большей одаренности, чем представлялось мне тогда. Он хотел понять суть нашего вероучения, но не проявлял склонности к улучшению [церковных] дел в Московии; впрочем, он твердо вознамерился поощрять образование и просвещать свой народ, посылая некоторых подданных в другие страны, а также зазывать иностранцев приезжать и жить среди русских. По-видимому, его все еще тревожили козни сестры. В его натуре смешались пылкость и суровость. Он решителен, но мало смыслит в военном деле и в этом отношении пытливости не проявляет. После того как мне довелось часто с ним встречаться и много беседовать, я мог лишь молча склониться перед глубиною божественного Провидения, вознесшего такого необузданного человека к безграничному всевластию над столь огромной частью света».
Интерес Петра к церковным делам не ограничивался рамками государственной Англиканской церкви. Слухи о его заинтересованном отношении к вопросам религии внушили разным протестантским сектам, как фанатическим, так и обладающим известной веротерпимостью, надежду на то, что они сумеют обрести в его лице если не брата по вере, то хотя бы сторонника. Реформисты, экстремисты, филантропы и просто шарлатаны пробивались к царю в расчете с его помощью внедрить именно свои верования в подвластной ему далекой стране. Почти ни на кого из них Петр не обращал ни малейшего внимания, но квакеры произвели на него большое впечатление. Он посетил несколько квакерских молитвенных собраний и в конце концов познакомился с Вильямом Пенном, которому Карл II передал во владение громадную колонию, Пенсильванию, на том условии, что он простит короне гигантский заем. Пенн пока только два года посвятил своему «праведному эксперименту» на землях Нового Света, где создавал царство веротерпимости, и сейчас, во время петровского визита, как раз собирался вновь отплыть туда. Услышав о том, что Петр побывал на квакерском богослужении, Пенн 3 апреля отправился в Дептфорд повидаться с царем. Они оба говорили по-голландски, и Пенн преподнес Петру несколько своих сочинений на этом языке. После встречи с Пенном Петр продолжал бывать на собраниях квакеров в Дептфорде. Он изо всех сил вслушивался в слова богослужения, вставал, садился, соблюдал долгие паузы и все время оглядывался вокруг – посмотреть, что делают другие. Через шестнадцать лет, в северогерманской провинции Голштиния (Гольштейн), он набрел на молитвенный дом квакеров и зашел на службу вместе с Меншиковым, Долгоруким и другими. Никто из русских, кроме Петра, ни слова не понял, но они сидели тихо, а царь время от времени наклонялся к ним и переводил. После окончания службы Петр заявил своим товарищам, что всякий, кто сумеет в своей жизни следовать такому учению, обретет счастье.
В те же самые недели, когда Петр беседовал с прелатами английской церкви, он заключил одну сделку, которой, как он хорошо знал, суждено было опечалить сердца его собственного, православного духовенства. Православная церковь издавна возбраняла употребление «богопротивного зелья» – табака. В 1634 году дед Петра царь Михаил запретил курение или любое другое применение табака под страхом смерти. Потом наказание ослабили, и нарушившим запрет всего лишь вырывали ноздри. И тем не менее с притоком иноземцев в Россию эта привычка распространялась, а наказывали за нее не часто. Царь Алексей даже на короткое время разрешил табак, введя государственную монополию на торговлю им. Но церковь и все русские приверженцы старины по-прежнему сурово осуждали курение. Петр, разумеется, этим осуждением пренебрегал. Он пристрастился к табаку еще в юности; каждый вечер царя видели с длинной глиняной трубкой в дружеской компании немцев и голландцев в Немецкой слободе. Перед отъездом из России с Великим посольством Петр издал указ, разрешавший и продажу, и курение табака.
