В начале апреля 1982 года из Дхарамсалы в Тибет вылетела группа из трех человек для ведения переговоров о будущем Тибета. Ее возглавлял Джучен Тхубтен Намгъел, который был тогда старшим членом Кашага. Его сопровождали Пунцог Таши Такла, мой бывший "кусун депон", который являлся одним из переводчиков Нгаво Нгаванга Джигмэ в 1951 году, и Лоди Гьярп, председатель "Чхетуй Лхенкханг", Тибетского Народного собрания. Находясь в Пекине, они встречались с высокопоставленными членами китайского правительства с тем, чтобы обе стороны могли прояснить свои позиции.
В повестке дня переговоров, предложенной тибетцами, было, во-первых, рассмотрение фактов, касающихся истории нашей родины. Они напомнили китайцам, что в историческом плане Тибет всегда был отделен от Китая, этот факт косвенно признавался, когда Пекин навязал "Соглашение из семнадцати пунктов". Во-вторых, участники переговоров высказали китайцам, что несмотря на "прогресс" в Тибете, который так громко рекламируют, преувеличивая его сверх меры, в действительности тибетский народ ничего не получает. На основании этих фактов, предложили они, Китай должен найти новые пути решения проблемы, которые признавали бы реальное положение дел.
Один из участников переговоров также спросил, не должны ли тибетцы, ввиду того, что принадлежат к другой нации, иметь те же права, если не больше, какие, как заявило китайское правительство, оно готово предоставить своему населению на Тайване. Ему сообщили, что эти обещания были даны Тайваню, потому что он еще не "освобожден". "Но Тибет уже идет по славному пути к социализму".
К сожалению, оказалось, что китайцы со своей стороны не собирались предлагать ничего существенного. Они читали делегатам лекции и обвиняли нас в том, что мы используем выводы комиссии для искажения истины. Все, что они в действительности хотели обсудить, это было возвращение Далай-ламы. С такой целью они составили следующий документ из пяти пунктов, касающихся моего будущего статуса:
1. Далай-лама должен быть уверен в том, что Китай вступил в новую стадию долговременной политической стабильности, неуклонного экономического роста и взаимопомощи между всеми национальностями.
2. Далай-лама и его представители должны быть открыты и искренни по отношению к центральному правительству, а не ходить вокруг да около. Больше не должно быть никаких уверток относительно событий 1959 года.
3. Центральные власти искренне приветствовали бы возвращение Далай-ламы и его последователей. Основанием для этого является надежда, что они внесут свой вклад в сохранение единства Китая, будут способствовать солидарности национальностей хань, тибетской и всех других, будут способствовать программе модернизации.
4. Далай-лама будет пользоваться тем же политическим статусом и условиями жизни, какие он имел до 1959 года. Предполагается, что нет необходимости его проживания в Тибете или же учреждения там местных должностей. Разумеется, он может время от времени ездить в Тибет. Его последователи могут не беспокоиться об устройстве на работу и условиях жизни. Все это будет лучше, чем раньше.
5. Когда Далай-лама пожелает вернуться, он может дать краткое заявление для печати. Что говорить в этом заявлении — предоставляется на его усмотрение.
После того, как делегация возвратилась в Дхарамсалу, китайское правительство опубликовало грубо искаженную версию этих переговоров, назвав нашу позицию "раскольнической", "реакционной" и "встретившей отпор китайского народа и самый энергичный отпор тибетского народа". Складывалось впечатление, что "новая" политика в отношении Тибета далека от того прогресса, который предполагался в конце семидесятых годов. Как гласит старинная тибетская пословица: "Перед глазами у вас держат конфету, а в рот кладут сургуч".
Что касается пяти пунктов, касающихся лично меня, то я не знаю точно, почему китайцы полагали, будто для меня самое важное — мой личный статус. На протяжении всей нашей борьбы я заботился не о себе, а о правах, благосостоянии и свободе для шести миллионов моих соотечественников. В основе этой борьбы лежит не озабоченность границами и тому подобным. Я верю, что самым важным для человечества является его творческая способность. Далее, полагаю, что для того, чтобы быть в состоянии пользоваться этой творческой способностью, людям нужна свобода. У меня есть свобода в изгнании. Поэтому с моей стороны было бы неверным шагом вернуться в Тибет прежде, чем все тибетцы получат такую же свободу в своей стране. Тем не менее, несмотря на непродуктивный характер этих дискуссий с китайской администрацией, я решил, что совершу краткую поездку в Тибет, если Пекин не будет возражать. Я хотел побеседовать со своим народом и сам выяснить реальную обстановку. Ответ был благоприятный, и началась подготовка к поездке группы в 1984 году, предваряющей мой визит на следующий год.
Тем временем благодаря снятию ограничений передвижения, в Индию стало прибывать значительное число тибетцев. Их поток не прекращается, хотя и уменьшился. Ко времени написания этой книги поездку в Индию совершили около 10 тысяч человек, и более половины остались. Большей частью это молодые люди, которые хотят воспользоваться возможностью получить образование в наших школах и монастырских университетах. Большинство вернувшихся обратно сделало это по не зависящим от них причинам.
Я стараюсь лично приветствовать каждого из этих гостей и вновь прибывших. Наши встречи неизменно очень эмоциональны: большинство приезжающих — такие печальные простодушные люди, плохо одетые и нуждающиеся. Я всегда расспрашиваю их о жизни, о семьях. Когда они отвечают, никогда не обходится без слез — некоторые дают полную волю чувствам и плачут, рассказывая свои горестные истории.
В этот период я начал также встречаться с растущим числом туристов, побывавших в Тибете. Впервые за всю историю иностранцы (главным образом из западных стран) получили ограниченный доступ в Страну Снегов. К сожалению, китайские власти с самого начала налагают строгие ограничения. За исключением самого первого периода политики открытых дверей, въезд сделался по существу невозможен, если только ты не являешься членом группы с запланированным маршрутом. Строго ограничено число мест, открытых для посетителей. Кроме того, контакт с тибетцами минимальный, поскольку огромное большинство учреждений, которые можно посетить, принадлежат китайцам и управляются ими. Те немногочисленные тибетцы, которые там работают, заняты обслуживающим трудом в качестве слуг и уборщиков.
Все это было — и продолжает оставаться — помехой для знакомства с Тибетом. Хуже, что китайские руководители групп неизменно показывают только те монастыри, которые были восстановлены или восстанавливаются. Туристы не видят те тысячи монастырей, которые еще лежат в руинах. Верно, что особенно в самой Лхасе и вокруг нее в течение последних примерно десяти лет проводятся большие восстановительные работы. Но вовсе не цинизм заставляет меня говорить о том, что все это делается ради иностранных туристов — ведь те монахи, которым позволено там жить, тщательно изолируются властями от посетителей и вместо того, чтобы заниматься, должны сами проводить восстановительные работы (на деньги, собранные главным образом частными лицами), — так что из всего сказанного возможно сделать единственный вывод.
