Сталин сумел избрать именно таких главных палачей, которые предпочли жить палачами, а не уйти из жизни с чистой совестью. Они жили в Москве, «трудились» на Лубянской площади и вошли в ту же мышеловку, что и жертвы, только с другого входа.
Я несколько отвлеклась от темы. Речь о том, что истинный автор «Письма» сознательно взялся помогать палачам. Надо ли доказывать, что характеристика Ежова и Кагановича, приведенная в «Письме», исходила не от Бухарина? «Письмо старого большевика», якобы полученное «Социалистическим вестником» в декабре 1936 года, стало известно в Политбюро, когда Ежов был в самом расцвете «творческих» сил, а Бухарин и Рыков находились в его следственных лапах.
Нетрудно себе представить, какое действие возымело «Письмо» на Ежова и Кагановича.
Я выбрала лишь четыре наиболее ярких и убедительных момента из этой пространной фальшивки. Почему фальшивки? Чтобы закончить размышления о ней и внести ясность, мне придется рассказать о более поздних событиях.
Лишь после своего возвращения из ссылки в Москву я получила возможность детально ознакомиться с судебным отчетом по делу антисоветского «право-троцкистского блока». События пятидесятилетней давности и теперь не могут оставить меня равнодушной к мерзкому судилищу. Я читала и читала судебный отчет, пока досконально не изучила эту энциклопедию лжи, в которой доказательством справедливости судебного разбирательства служит разве что вклеенный листок с замеченной опечаткой.
Опечатка:
На стр. 528, строка 23 снизу
напечатано: мы
должно быть: вы[96]
Инсценированный на процессе эпизод «преступной связи контрреволюционного право-троцкистского блока» со II Интернационалом, осуществлявшейся якобы Бухариным и Рыковым через меньшевика-эмигранта Б. И. Николаевского, особенно привлек мое внимание, так как я была в Париже и присутствовала при встречах Бухарина с Николаевским. Нет смысла опровергать вынужденное заявление Бухарина по поводу «заговора», сделанное на процессе. Но мне представляется крайне важным внести полную ясность в вопрос о публикациях в «Социалистическом вестнике».
Впервые о «Письме старого большевика» я узнала только в 1965 году от И. Г. Эренбурга, прочитавшего его в Париже. Мне удалось познакомиться с этими материалами.
В 1959 году, в период, который у нас принято называть «оттепелью», Б. И. Николаевский впервые признал себя автором нашумевшего в свое время «Письма старого большевика». Очевидно, слухи о действительном авторе «Письма» стали просачиваться, и ничего не оставалось делать, как заявить, что оно написано им самим — меньшевиком, а не старым большевиком, но якобы на основании длительных бесед с Бухариным в Париже, притом на темы, не связанные с его командировкой.
Поводом для этого позорного откровения — позорного, ибо «Письмо», как, я надеюсь, мне удалось показать, носило явно провокационный характер, — послужили запросы, направленные в редакцию «Социалистического вестника» после смерти Сталина, ряд писем, в том числе от Британского музея, не пора ли открыть имя «старого большевика».
Сами по себе запросы представляются мне маловероятными и, возможно, организованы были самим Николаевским, чтобы начать дальнейшие измышления.
Какой же анонимный большевик не пожелал бы остаться инкогнито для редакции в то время, если бы даже счел для себя полезным (что весьма сомнительно) направить письмо в печатный орган меньшевиков-эмигрантов, ибо отношение к «Социалистическому вестнику» со стороны большевиков было отнюдь не дружеское.
Однако в 1959 году, несмотря на данное редакции обещание, Николаевский не решился обнародовать подробные воспоминания о Бухарине, для этого потребовалось ждать еще шесть лет.
В декабре 1965 года Николаевский вновь опубликовал в «Социалистическом вестнике» «Письмо старого большевика». В качестве предисловия были напечатаны его воспоминания о Бухарине в форме интервью, якобы основанные на разговорах с Н. И. в Париже в 1936 году.
Трудно сказать с точностью, из какого источника черпал Николаевский ту информацию, которая не появлялась в советской прессе. Не исключено, что ему подкинули ее специально с расчетом на публикацию. В любом случае, информация эта была умело обработана Николаевским и дополнена размышлениями, приписанными старому большевику, которые меньшевику Николаевскому, великолепно знавшему историю большевистской партии, реконструировать не составило большого труда. К сожалению, порядочность в политике присутствует не у всех.
На процессе Бухарин вынужденно показал, что, находясь в 1936 году в Париже, вошел в соглашение с Николаевским, посвятил его в планы заговорщиков и просил в случае провала, чтобы лидеры II Интернационала открыли в их защиту кампанию в печати. Тогда, в марте 1938 года, Николаевский напечатал заявление, в котором опровергал это: «Все без исключения мои встречи с Бухариным, равно как и с другими членами комиссии (по покупке архива Маркса. — А.Л.), проходили в рамках именно этих переговоров. Ничего, хотя бы отдаленно напоминающего переговоры политического характера, во время этих встреч не происходило». Можно было бы предположить, что Николаевский скрыл имевшие место подробные разговоры с Бухариным, щадя его, но это можно было бы заподозрить, если бы не было провокационного «Письма».
Но спустя почти три десятилетия в своих воспоминаниях-интервью Николаевский вдруг поведал о разговорах с Бухариным во время его командировки. «Воспоминания» эти настолько обширны, что если бы беседы эти действительно происходили, то не оставили бы времени для деловых переговоров.
Фундаментом для создания задним числом воспоминаний о Бухарине послужили факты, хорошо известные Николаевскому-историку. Для того чтобы придать им видимость правдоподобия, Николаевский расцвечивает их красочными подробностями. В творческой фантазии отказать ему нельзя. Но в данном случае она неуместна. Лишь правдивые воспоминания о Бухарине представляют интерес. Фальшивые же вводят в заблуждение исследователей, особенно зарубежных, ознакомившихся с публикациями Николаевского. Так, например, произошло при освещении ряда моментов с американским советологом Стивеном Коэном, написавшим замечательную книгу «Бухарин и большевистская революция». Да и с другими авторами.
Николаевский пытается изобразить себя не политическим противником Бухарина, а его доверенным лицом.
Я уже говорила, что своим братом Николаевский заинтересовался при последней встрече с Н. И., происходившей в конце апреля 1936 года в моем присутствии. Что же пишет Николаевский в своих «воспоминаниях»-интервью?
