концов, он и сам был в известной мере мятежником, как, впрочем, и все иные болгары. В-третьих, Самуилу было бы выгоднее возможно более долгое продолжение усобных войн в Византии, поскольку они ослабляли империю. Русские воины призваны были поставить в усобице точку, а Самуилу желательно было бы этот момент как можно далее оттянуть. Вряд ли кто-либо из болгарских вождей сомневался, что сразу после подавления мятежников Василий II вновь обратит свое недоброе внимание на Болгарию.
Итак, даже теоретически проход от Дуная до, скажем, Адрианополя в реальной обстановке того времени допустить невозможно. Значит, воины из Киева прибыли в Константинополь на лодьях, морским путем и, следовательно, они находились в византийской столице с конца осени 987 года. А это, в свою очередь, означает, что Василий II отправил посольство в Киев, которое смогло провести переговоры с Владимиром Святославичем быстро и эффективно. Но что этому могло поспособствовать? Только одно – в Киеве сочли, что оплата за беспримерную военную поддержку императора более чем достойна. Вообще, заметим, византийское посольство должно было быть весьма представительным; не менее представительным, чем то, что отправлено было в 967 году Никифором Фокой к княгине Ольге, возглавлявшееся патрикием Калокиром. Спустя два десятилетия империя оказалась в положении куда более отчаянном, чем во времена Никифора П. От решения киевского князя зависела судьба императорского дома и множества патрицианских родов. Однако напрасно искать упоминаний и тем более описаний такого посольства – об этом лишь можно догадаться по византийским источникам, но нет и следа в летописи Нестора. Не странно ли это? Что касается Византии, то вряд ли, так как империи не любят вспоминать о периодах своей слабости, когда они вынуждены обращаться за помощью к тем, кого они до того, не считая себе ровней, презирали и кого в дальнейшем продолжали презирать, но также и завидовать, бессильно наблюдая за расцветом своих вчерашних спасителей при невозможности остановить собственное увядание. Что же касается русских летописей, то они, конечно, идут в фарватере той драматургии, что проложена была Нестором [45].
На 987 год в «Повести временных лет» нет никаких конкретных сюжетов военного или политического характера: ни походов, ни посольств. Есть изысканный рассказ о том, как Владимир Святославич «созвал… бояр своих и старцев градских» и держал с ними совет относительно принятия новой веры взамен язычества. Много посольств приходило и все «мудро говорят и чудно слышать их», однако сколько в том правды и что в конечном счете предпочесть – все еще неясно. Князь в сомнении спрашивает бояр: «Что же вы посоветуете?» Бояре дали совет доподлинно выяснить самим. Князь согласился, но не отправил в разные стороны – т. е. в Волжскую Булгарию, в Германию и Византию – три посольства одновременно, а сформировал одно, из «мужей славных и умных, числом десять», которому и поручено было объехать указанные земли, после чего, «испытав веру их», вынести свой вердикт. Если безоговорочно верить летописцу, то эти десять послов оказались исключительно проворными, поскольку умудрились в тот же год побывать и на востоке (у булгар-магометан), и на западе у немцев (западных христиан-католиков), и на юге (у православных византийцев). Составили свое авторитетное мнение и вернулись в Киев. По возвращении их великий князь вновь «созвал бояр своих и старцев», а также и всю дружину; на таком расширенном собрании послы давали отчет.
Как известно, вердикт их был однозначен. О магометанах сказано было, что «не добр закон их». О западных христианах – католиках – что «красоты не видели никакой». Зато послы всячески расхваливали Византию, описывая свои впечатления: «не знали, на небе или на земле мы, ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой». Восторженное отношение послов к византийцам умножалось также тем, что именно в Константинополе им довелось встретиться с императорами: «призвали их цари Василий и Константин», после чего «отпустили их с дарами и великой честью». Послы, т. о., были в своих предпочтениях, хотя и основывающихся, если судить по летописному тексту, не столько на догматике, сколько на эстетике, совершенно определенны относительно «греческой веры». Мнение послов и приговор бояр, кстати вспомнивших о княгине Ольге, выкристаллизовался тотчас в великокняжеский вердикт, утверждавший преимущество «греческой веры».
Прежде всего, несколько странным выглядит в этом фрагменте образ Владимира Святославича. Он нерешителен и словно бы не имеет собственного мнения. Он делится сомнениями и безоговорочно принимает решение, только когда оно становится общим. Конечно, за князем остается право окончательного вердикта, но, тем не менее, в летописном фрагменте он выглядит скорее рефлексирующим, ведомым обстоятельствами и сторонним мнением, нежели смелым, лидером, пробивающим своей могучей волей вызревшее решение.
Далее, не возможно, чтобы послы успели объехать столь разбросанные по разным сторонам от Киева земли за один год. И неужели «ближний круг» великого князя столь беден достойными и опытными людьми, что удалось сформировать не три, а только одно посольство?
Наконец, зачем вообще было отправлять послов с тем, чтобы выяснить «какая у них служба и кто как служит Богу», когда все это во всех подробностях было и без того (и, причем, уже давно) известно. На Волжскую Булгарию сам князь Владимир Святославич ходил еще в 985 году и, кроме того, с контакты с мусульманами имелись еще со времен Хазарского каганата. В самом же Киеве мусульманских купцов было с избытком. Контакты с Западной Европой были еще более динамичными и многообразными. Русь и Священная Римская империя обменивались посольствами уже как минимум четверть века. Об особенностях западноевропейского христианства до тонкостей было выяснено во время посольств Ярополка Святославича. В еще большей степени это касается Византии, в которую постоянно, каждый год, приезжали купцы из Руси, с которой велись регулярно переговоры, и о жизни которой (и политической, и религиозной, и экономической) на Руси были детально осведомлены. Сколь восторженны послы, когда описывают свое посещение церковной службы, которая, легко догадаться из того, что сам «патриарх повелел созвать клир», прошла в Софийском соборе. Но кто же из русов, что сотнями ежегодно прибывали в Константинополь – независимо от своего вероисповедания, – не бывал в этом грандиозном храме, являющемся подлинным чудом зодчества! В живой памяти собравшихся бояр была княгиня Ольга, «мудрейшая из всех людей», а она ведь была с посольством в Константинополе и встречалась с дедом нынешних византийских императоров Константином Порфирогенетом. В посольстве были многие десятки людей, и они вместе с княгиней не преминули, конечно, побывать на торжественных службах в Софийском соборе. Наконец, христиан «греческого исповедания» было достаточно на Руси, что было отражено даже в договоре князя Игоря с Византией. Еще раз акцентируем: необходимости в
