очевиден стиль Владимира Святославича во внутренней политике и, в том числе, в вопросе «выбора веры». Он ничего не декларирует, не требует и ни на чем не настаивает. Он ставит вопросы, вызывает к беседе, провоцирует к мысли, не раскрывая до времени своих позиций, он косвенными мерами подталкивает всех в нужном направлении. Он, как опытный садовник, ждет, когда плод созреет, ждет, когда посеянные зерна дадут всходы и когда не он, а кто-то, выражая общее мнение, произнесет: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшей из всех людей». И выходит так, что, принимая «греческий закон» (т. е. православие), князь Владимир Святославич становится продолжателем ее дела и, кстати, через это окончательно обретает легитимацию в общем мнении. И принятие «греческого закона» (т. е. православия) осуществляется не через силу, не через террор, а как бы по общему мнению, так что остается только задать вопрос: «Где примем крещение?». Потому, что вопрос о том, «примем» или «не примем», отпадает сам собой.
Византийские послы прибыли – о чем, конечно, менее всего подозревали – именно тогда, когда вопрос о крещении Руси созрел и осталось только вслух произнести решение. И поскольку столь же сам собою решился вопрос о том, чтобы принимать именно восточную ипостась христианства, то византийским послам отказать было невозможно. Однако, это вовсе не означает, что в тот момент Владимир Святославич перестал быть политиком, тем более таким, который продолжает дело своей бабки.
Посетив в 957 году Константинополь, княгиня была принята с почетом и уважением, на которые прочие не могли и надеяться. Во время аудиенции княгиню не заставляли нигде ждать; она не простиралась ниц перед троном императора, как того требовал протокол, а ограничилась поклоном; она беседовала с императором не при посредничестве дюжины чиновников, а почти наедине – лишь при магистра оффиция, который был одновременно и переводчиком; она не стояла, а сидела во время аудиенции и беседы с императором; она была допущена во внутренние покои Буколеона и долго, дружески и на равных беседовала с императрицей Еленой Лакапиной и ее дочерьми; она удостоилась сидеть рядом с императором во время торжественной трапезы; наконец, она приняла крещение в дворцовой церкви и сам император Константин Порфирогенет стал ее крестным отцом. Никто за всю предыдущую историю Византийской империи не удостаивался таких исключительных почестей. И, тем не менее, княгиня Ольга осталась недовольна, да так, что когда на следующий год, по весне, прибыло в Киев византийское посольство, она дала волю гневу. Причина гнева проста – княгиня не получила того, чего более всего желала от своего посольства в Константинополь. А желала она породнения дома Рюриковичей с императорским византийским домом, что поставило бы киевского князя на недосягаемую высоту над всеми прочими вождями Руси, и это, в свою очередь, дало бы мощное оружие против сепаратизма. Кроме того, это возвысило бы статус Руси над не только варварскими государствами, но и над государствами европейскими. Вспомним, как упорно домогались и Оттон I, и Оттон II породнения с Македонской династией всего несколькими годами позднее, а еще ранее сам Карл Великий тщетно добивался породнения с Исаврийской династией. В 957 году Константин Порфирогенет, хотя и нуждался в помощи русов против наседавших арабов, в чести породнения домами княгине Ольге отказал. Более того, в своей книге «О церемониях» крайне негативно отозвался о возможности подобных браков, благодаря которым разные «варвары» сравнялись в статусе с империей. Но спустя тридцать лет Василий II оказался в ситуации куда худшей, чем его дед, более того, в положении отчаянном! С уверенностью можно сказать, что если бы посольство провалилось и осенью того же года вернулось ни с чем, то спустя полгода Василию II пришлось бы выбирать между бегством за пределы империи и ослеплением с последующей ссылкой в дальний монастырь.
Знал ли это Владимир Святославич? Несомненно знал – русские купцы были весьма осведомленными людьми и регулярно снабжали Киев самыми последними новостями из Константинополя. Следовательно, зная безвыходность положения Василия II в условиях жесточайшего временного цейтнота без малейшей возможности избежать столкновения с Вардой Фокой, в Киеве могли не просить, а требовать удовлетворения статусного вопроса. Киев готов был предоставить императору Василию II воинов, значительно большим числом, нежели это было оговорено в прежних договорах и, очевидно, за это не требовали какой-либо особой сверхвысокой платы, однако главным условием помощи была женитьба киевского великого князя на одной из сестер Василия II и Константина VIII.
Остается под вопросом чисто технический момент. В частности, имели ли право послы, хотя им, наверное, и сказано было, чтобы «соглашались на любую цену», давать согласие на династический брак? Скорее всего, нет! Но ответить категорическим отказом значило прервать всякие переговоры. Очевидно, тотчас возникла оговорка: мол, сестра императора может стать женой только христианина и главы христианской страны. Аргумент Киева – князь согласен и сам принять крещение, и официально объявить о принятии Русью православия. Что было после такого заявления? Ответить утвердительно на такое предложение вместо императора не решился бы даже магистр оффиция, т. е. один из высших чинов империи, который ведал дворцовыми службами и внешней политикой империи. Вряд ли в Киеве были столь наивны – это после векового общения с византийскими дипломатами! – что подобного не знали [46].
Рискнем предположить, что в Константинополь был направлен курьер. И теоретически, и практически это вполне возможно. Если переговоры начались в самом конце мая-начале июня, если послы быстро и внятно изложили то, ради чего прибыли, то остается лишь вопрос – сколько времени понадобилось Владимиру Святославичу и его окружению, чтобы понять, в каком Киев находится преимущественном положении и какую плату востребовать с византийцев. Если в вопросе крещения Владимиру Святославичу более не требовалось кого-либо убеждать – а, скорее всего, так оно и было, – то ответ мог быть дан тотчас же или с оттяжкой в всего несколько дней. Следовательно, времени на письменное изложение требований Киева и отправки курьера в Константинополь было достаточно: отправившись в середине июня, он уже через три недели передал бы послание Василию П.
Времени на раздумья у императора не было. Да и каких-то иных вариантов тоже. Цена киевских полков – это цена династии, ее сохранение во власти. Одна из сестер императора должна быть принесена в жертву обстоятельствам. Почему выбор пал на Анну? Потому, что она была свободна (возраст для брачной политики Византии не имел значения). И в разгар лета по Черному морю уже мчался к устью Днепра дромон под императорским вымпелом с хрисовулом, свидетельствующим о согласии Василия II и Константина VIII на брачный договор с Владимиром Святославичем.
