У мальчика и правда оказался потрясающий талант к языкам: латынь он впитывал, словно губка, а в древнегреческом далеко превзошел свою мать. Стало ясно, что его во что бы то ни стало надо отдавать в хорошую школу. К счастью, один из родственников согласился оплатить обучение, и Джон Рональд поступил в лучшую бирмингемскую школу короля Эдуарда. Правда, для этого пришлось оставить так полюбившийся за четыре года Сэйрхоул. «Всего четыре года, – вспоминал писатель, – но они до сих пор кажутся мне самыми продолжительными и повлиявшими на всю мою жизнь».
В школе оказалось, что у юного Толкина и впрямь незаурядный лингвистический талант. Он блестяще успевал по латыни и греческому, к тому же – благодаря учителю английской литературы, с увлечением декламировавшему детям Чосера в оригинале, – увлекся средневековым английским, а затем и древнеанглийским, и уже через несколько месяцев свободно читал в оригинале «Беовульфа» и рыцарский роман «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь». Этот же учитель дал Толкину учебник англосаксонского. Кто-то из учеников по случаю продал учебник готского. Загадочные надписи на железнодорожных вагонах, отправлявшихся в Уэллс, зародили в Толкине интерес к валлийскому, а детский восторг перед драконом Фафниром – к сагам на старонорвежском. Причем это было не просто изучение грамматик – Толкин мог спокойно разговаривать на них, писать и даже спорить: однажды на школьном диспуте, играя роль посланника варваров, Толкин счел традиционную латынь малоподходящей для варвара и выступал на готском.
Джон Рональд Толкин с братом Хилари, 1905 г.
Но Толкину этого было мало, и он начал конструировать собственные языки, придумывать алфавиты и грамматики. Первый подобный язык он придумал вместе со своими кузинами: он назывался «животным», и каждое его слово соответствовало названию зверя или птицы. Потом был «невбош», состоявший из исковерканных английских, французских и латинских слов. Еще был «наффарский» язык на основе испанского, и язык на основе готского, и много других, причем многие из них были развиты настолько, что Толкин даже сочинял на них стихи. Он всю жизнь считал, что его страсть к изобретению языков – обычное дело, сродни детскому сочинению стихов: «Огромнейшее количество детей обладает тем, что вы называете творческой жилкой: это обычно поощряется и не обязательно ограничивается чем-то определенным: они могут не желать заниматься живописью или рисованием, или музыкой в большом объеме, но, тем не менее, как-то творить они хотят. И коль скоро образование в основной массе лингвистическое, то и творчество приобретает лингвистическую форму. Это вовсе не из ряда вон выходящее событие»…
В школе Джон Рональд, вопреки ожиданию, был счастлив, он прекрасно успевал по всем предметам и даже был членом сборной школы по регби. Однако снова счастье его было недолгим: в самом начале 1904 года у Мейбл Толкин обнаружили диабет – и через полгода, 14 ноября, она скончалась в больнице. Никаких средств для лечения диабета тогда не знали, но Толкин всю жизнь был убежден, что его мать убили родственники, отвернувшиеся от нее по религиозным причинам, и считал ее почти святой, пострадавшей за веру. «Моя милая мама воистину была мученицей – не каждому Господь дарует столь легкий путь к своим великим дарам, как Хилари и мне, – он дал нам мать, что убила себя трудом и заботами, дабы укрепить нас в вере», – напишет он девять лет спустя. Католицизму, доставшемуся ему от матери, Толкин будет верен всю жизнь. «Католицизм для Толкина был одной из двух важнейших составляющих его интеллектуальной жизни», – напишет однажды его официальный биограф Джон Карпентер.
В своем завещании Мейбл доверила сыновей приходскому священнику Френсису Ксавье Моргану, незаурядному человеку с прекрасной душой, сильной волей и добрым сердцем, в чьих жилах смешались английская, валлийская и испанская кровь. Лучшего выбора она сделать не могла: отец Френсис искренне полюбил мальчиков и делал все, что было в его силах, чтобы они ни в чем не нуждались. Он же привил Джону Рональду интерес к филологии: в его доме было множество книг, от богословских трудов до развлекательных романов, и мальчик читал их запоем, наконец – как он потом говорил – почувствовав связь между языком и текстом.
Благодаря отцу Моргану состоялась, возможно, и самая главная встреча в жизни Толкина. В 1908 году отец Френсис забрал мальчиков из дома тетки, где они жили после смерти матери, и перевез их в пансион миссис Фолкнер. Этажом ниже там жила Эдит Мэри Братт, юная сероглазая и темноволосая красавица, которая мечтала стать концертирующей пианисткой и поэтому репетировала дни напролет. Поначалу Джон Рональд влюбился в музыку, потом осмелился познакомиться и с исполнительницей. Они с Эдит быстро подружились: часами гуляли по окрестным полям, а потом сидели на балконе местной чайной, обстреливая прохожих кусочками сахара. У них было много общего – оба сироты (мать Эдит умерла год назад, отца она никогда не знала), оба нуждались в любви и заботе, и нет ничего удивительного в том, что скоро они обнаружили, что влюблены друг в друга. Им не помешала даже разница в возрасте: в тот момент Джону Рональду было шестнадцать, а Эдит – девятнадцать.
Эдит Братт, 1907 г.
Толкин все свободное время отдавал Эдит, и учеба стала заметно прихрамывать. Когда осенью 1908 года отцу Моргану доложили, чем занимается его воспитанник вместо учебы, тот был весьма рассержен: Толкина ждет прекрасное будущее, ему обязательно надо учиться, чтобы блестяще сдать экзамены в Оксфорд и получить стипендию – на оплату обучения мальчика в университете у Моргана, к сожалению, денег не было, и стипендия была единственным шансом для Джона Рональда получить высшее образование. Романы и ранний брак только погубят его карьеру – убеждает отец Морган воспитанника, и оказывается прав: Толкин благополучно провалил вступительные экзамены. Точнее, он их сдал, и довольно неплохо, но для получения стипендии этого было мало. Тогда отец Морган перевез мальчиков из пансиона миссис Фолкнер и запретил Толкину видеться с Эдит до наступления совершеннолетия, то есть двадцати одного года: ему нельзя ни встречаться с нею, ни переписываться. Это условие, наводящее на воспоминания о рыцарских обетах, Джон Рональд выполнил с честью.
Лишившись общества Эдит, Толкин создает себе новое: он и трое его школьных товарищей организуют «полутайный» клуб ЧКБО – «Чайный клуб и Барровианское общество», обязанный своим названием пристрастием членов клуба к распиванию чая в школьной библиотеке и расположенном рядом со школой магазине Барроу. Толкин – то ли в шутку, то ли всерьез, – утверждал, что когда члены клуба собираются вместе, их интеллект усиливается. Мальчики беседовали, мечтали, читали друг другу свои первые литературные опыты и надеялись покорить мир. Как писал один из членов ЧКБО Джеффри Бейч Смит, члены общества считали себя «получившими в дар искру пламени – как сообщество, несомненно, а возможно, и каждый в отдельности, – которой предназначено было зажечь в мире новый свет, или, что то же самое, заново разжечь свет старый; ЧКБО же предначертано было послужить свидетельством Бога и Истины». Дружба четверых барроувистов продолжалась и после школы.
