— Тех, кто довел крестьянство до такого положения, надо судить! И как только народ терпит!
Этого было достаточно, чтоб к генералу вызвать подозрение и учинить слежку. А летом нагрянула комиссия с проверкой состояния дел, но все уже было предрешено. В ноябре пришел приказ: уволить из армии подчистую, по болезни. Но ведь он-то абсолютно здоров!..
Впрочем, в то лето многие боевые генералы были уволены из рядов армии. Неожиданно сместили с высокого поста и маршала Жукова. Отправили командовать второразрядным округом.
Теперь за каждым шагом Гордова следили, фиксировали, доносили. Даже на московской квартире приладили подслушивающее устройство.
В январе 1947 года на имя Сталина поступила справка о записанном оперативной техникой разговоре генерала Гордова с женой. Справку подписал председатель Комитета Государственной безопасности Абакумов. К справке прилагался текст подслушанных разговоров Гордова с женой и сослуживцем. Абакумов назвал генерала явным врагом советской власти и просил у Сталина разрешение на арест и предание суду, его — депутата Верховного Совета СССР, Героя Советского Союза, боевого генерала.
После того, как содержание подслушанного и записанного разговора было прочитано, возражений против ареста не последовало. «Что меня погубило, так это то, что меня избрали депутатом, — говорил жене опальный генерал. — Я поехал по районам, и когда я все увидел, все это страшное — тут я совершенно переродился. Не мог я смотреть на это. У меня изменились настроение, мысли, я стал высказывать их тебе, еще кое-кому, и это пошло как платформа. Я сейчас говорю, у меня такие убеждения, что если сегодня уберут колхозы, завтра будет порядок, будет рынок, будет все…»
Когда генерала не стало, появилась версия, что прототипом отрицательного персонажа Горлова из пьесы А. Корнейчука «Фронт» послужил командующий Сталинградским фронтом генерал Гордов. И различие-то всего в одной букве!
Сам автор пьесы вряд ли бы решился вывести в отрицательные персонажи генерала, которому сам Сталин доверил наиважнейший в то время боевой участок. За автора это сделали «доброжелатели». К сожалению, эту версию подхватили и непрозорливые журналисты. Появившаяся версия была попыткой возвести на незаслуженно пострадавшего генерала навет и тем самым снять часть вины за содеянное беззаконие.
И еще. В некоторых изданиях можно встретить сообщение о дате смерти Василия Николаевича Гордова — 12 декабря 1951 года. День и месяц его рождения совпадают с днем смерти. Однако дата эта неверна. Генерал был расстрелян 24 августа 1950 года. Подтверждение тому — документы.
В одну ночь с генералом Гордовым был расстрелян и его заместитель, сослуживец по штабу округа и — по определению суда — его сообщник, генерал-майор Кулик. Перед войной он имел звание маршала и занимал ответственную должность в руководстве Советской Армии.
Однажды автору этих строк довелось его видеть. Весной 1944 года, незадолго до отправки на фронт, наша гвардейская дивизия проводила в районе Щелково и Ногинска многосуточное учение. Офицеров предупредили, что возможно за учениями будет наблюдать сам Кулик, а потому действовать следует не как-нибудь, а строго по уставу, с полной отдачей сил, проявлять сметку, сообразительность.
— Это какой же Кулик? Неужели Маршал Советского Союза?
— Тот самый, — отвечал полковник. — Только теперь он не маршал, а генерал.
О грозном военачальнике ходили разные слухи. Будто бы он в первые дни войны попал в Белоруссии в окружение и там, сменив маршальский мундир на крестьянский кожух, с превеликим трудом добрался до Москвы, и его вид вызвал гнев у Сталина. Другие утверждали, что, будучи маршалом, Кулик командовал под Ленинградом армией. Третьи доказывали, что маршал Кулик был в Ростове, когда войска Южного фронта наносили там знаменитый контрудар по немецкой танковой армии Клей-ста. Словом, толковали о нем разное…
На учении рота, которой я командовал, находилась на марше впереди, составляла головную походную заставу. Скрипя тормозами, подкатил на «виллисе» командир дивизии полковник Блажевич, потребовал доложить ему обстановку. Я начал было говорить, как на дороге показался черный лимузин.
— Он! Кулик! — воскликнул полковник и торопливо стал расправлять на шинели складки.
Из лимузина вышел высокий и тучный генерал. Шинель небрежно застегнута на пуговицы, чуть сдвинута на затылок папаха.
— Товарищ генерал-лейтенант… — браво козырнув, начал полковник.
Тот небрежно махнул рукой.
Так впервые и единственный раз мне довелось увидеть разжалованного маршала.
Очередное заседание Главного Военного совета состоялось, как всегда, в кабинете наркома. За большим столом восседал председатель совета Ворошилов, остальные члены заняли места за приставным длинным столом. Раньше всем места' за ним не хватало и поэтому сидели на стульях вдоль стен. Однако на этот раз совет был немногочисленным. После проведенной в армии чистки его состав сильно сократился. Не стало Тухачевского, Якира, Убореви-ча, Гамарника, Алксниса и других военачальников. Их расстреляли как «врагов народа», а вместо них избрали новых членов.
Ближе к председательскому столу сидел Буденный, рядом — армейский комиссар Мехлис, начальник Главного политического управления РККА; напротив — первый заместитель наркома, командарм Федько; с ним рядом командарм 1-го ранга Кулик, начальник Главного артиллерийского управления. Был здесь Щаденко, ведавший делами укомплектования и формирования Красной Армии, начальник Генерального штаба Шапошников.
В стороне от председательского стола в кресле устроился Сталин. Он тоже входил в состав совета. Не выпуская из рук трубки, генсек наблюдал за всеми со стороны. Но все знали, что именно он, а не председатель совета здесь главный, его слово решающее.
— Ну, что ж, не будем терять время, пожалуй, начнем, — сказал Ворошилов и посмотрел на Сталина.
Это был ареопаг — высший орган военной власти. Исходя из разработанной доктрины, он определял характер предстоящей войны, намечал перспективу развития вооруженных сил, стратегию и тактику, что, естественно, не могло не влиять на экономику страны. Задача под силу мудрейшим из мудрых, проницательным взглядом проникающих вглубь времени.
В недавнем прошлом армейское руководство незримо делилось на две непримиримые стороны с противоположными взглядами на перспективу развития и строительства вооруженных сил страны. Те, которых ныне нет, признавали будущую войну как войну моторов, тяготели ко взглядам буржуазных военных деятелей, невольно являясь проводниками вредной и не признаваемой в стране капиталистической науки. Они, по сути, отвергали приобретенный дорогой ценой опыт гражданской войны, недооценивали мощь красной кавалерии, являвшейся главной ударной силой в современных операциях.
