Теперь тех нет, они растоптаны, уничтожены, а их теория отвергнута, восторжествовал взгляд конармейцев, которых в совете большинство: Буденный, Щаденко, Кулик, сам нарком Ворошилов. Их молчаливо поддерживает генсек Сталин, и, конечно же, Мехлис.
Тактично сдержан и уклончив в своих суждениях начальник Генштаба Шапошников. Это вполне объяснимо, поскольку следователи дотошно выискивают против него улики. Подозрение, а вместе с ним и опасность ареста, кружит и над недавно назначенным в наркомат Федько.
— Повестка заседания вам известна, — оглядывая присутствующих продолжал Ворошилов, — мы должны принять решение относительно механизированных и танковых формирований, я имею в виду корпусов и дивизий. Как показал опыт войны в Испании, применение их в современных боевых условиях нецелесообразно.
Не искушенный в военном деле, нарком не стал распространяться, округло говоря, делал упор на политическую значимость вопроса. Исход рассматриваемого дела был предрешен, и проект решения лежал перед ним на столе, однако необходимо было заслушать мнение присутствующих и запротоколировать.
Ворошилов посмотрел на Буденного, хотел что-то сказать, но тут же отвел взгляд от черноусого маршала. Знал, что Семен Михайлович плохой оратор и далек от дел теории. Однажды на расширенном заседании тот осмелился вступить в спор с Тухачевским и попал впросак.
— Что-то я вас не пойму, Михаил Николаевич? — попытался возразить коллеге маршал.
Тухачевский вздернул в недовольстве бровью и сдержанно в ответ произнес:
— Так вам, Семен Михайлович, не все можно и объяснить. — Ив зале прошелестел смешок.
— Кто желает высказаться? — спросил Ворошилов и остановил взгляд на Щаденко. — Может ты, Ефим?
Щаденко, как и Ворошилов, в прошлом партийный руководитель на Дону, ныне армейский комиссар, выступать привык, поднялся.
— Я раньше и теперь утверждаю, что сбрасывать со счетов коня в пользу металла не подошло еще время. И не только потому, что в стране не развита промышленность, совсем нет! Партия и лично товарищ Сталин делают все, чтобы в ближайшие годы страна смогла догнать и перегнать промышленность Америки, не говоря уже о Германии и Японии. И не потому, что танки с их грохотом и лязгом потребуют многочисленный конский состав, чтобы подтаскивать эти тяжелые машины ближе к позициям врага. Если этого не делать, танки преждевременно обнаружат себя грохотом, и враг сумеет подтянуть орудия и их расстрелять. Не только в этом неоправданность машин. — Щаденко краем глаза посмотрел на Сталина. Тот, сощурившись от сизого дыма трубки, уставился в окно, словно бы и не слышал выступающего. — Озабоченность вызывает то обстоятельство, что для танковых и механизированных корпусов нужно подготовить тысячные кадры технически образованных людей…
— Позвольте мне, — зычно пророкотал Кулик, обращаясь к председателю. Поднявшись над столом, массивный, широкогрудый, он погладил большую бритую голову, откашлялся.
Ворошилов знал Кулика еще с гражданской войны. Тот служил под его началом, командовал артиллерией, потом возглавлял артиллерию Первой Конной армии.
— Докладывайте, товарищ Кулик. — Обычно Ворошилов обращался к нему по имени, но теперь соблюдал официальность.
— Я хотел бы продолжить доводы Ефима… то есть комиссара Щаденко. Ежели формировать танковые и механизированные соединения, тогда волей-неволей придется переводить большую часть артиллерии с конной на механическую тягу. Это тоже потребует не только дополнительное и немалое количество автомобилей, тракторов, но и механизаторов для них. А где их взять?..
— А дальнобойную и большой мощности артиллерию тоже надо перевести на конную тягу? — вдруг подал голос Сталин.
Кулик замешкался, но тут же уверенно ответил:
— Никак нет. Ее поставить на мехтягу.
— Понятно, — произнес генсек и было непонятно — согласен ли он с главным артиллерийским начальником или имеет другое мнение. — Продолжайте, товарищ Кулик.
— Исходя из сказанного, я предлагаю новые механизированные и танковые корпуса не создавать, а имеющиеся ликвидировать. Их личный состав обратить на формирование кавалерийских дивизий. Сокращение выпуска танков повлечет сокращение выпуска и орудий к ним. По-видимому, повлечет сохранение и противотанковой артиллерии.
— А это почему же? — спросил Федько. — Немцы, пожалуй, и не намерены сокращать производство танков.
И снова подал голос генсек:
— А как смотрит товарищ Кулик на производство автоматического стрелкового оружия?
— Отрицательно на это смотрю, товарищ Сталин. Автомат создает много треска, но меткость его низка. Чтобы поразить цель из винтовки, нужно один-два патрона, а из автомата нужно выпустить десяток-полтора. Автомат — это бесполезное оружие в нашей стране.
Главным военным событием 1939 года были бои в Монголии, на Халхин-Голе. Командующим туда был назначен малоизвестный тогда комдив Жуков. Для контроля и оказания помощи к нему из Москвы прилетело немало начальства. Каждый считай своей обязанностью навязать командующему свои предложения.
Появился и Кулик. Перед отлетом он имел разговор с Ворошиловым.
— Направляйся, Григорий, в Монголию. Как бы там молодой комдив не наломал дров. Помоги навести порядок, ты это можешь.
Тот попробовал отказаться от далекой поездки, да еще в сухую жаркую степь, но Ворошилов пояснил:
— Оказываться нельзя. Сам Сталин назвал тебя. — И командарм поспешил на аэродром.
14 июля главный артиллерийский начальник прибыл на Халхин-Гол. Заслушав Жукова, выехал за реку, на плацдарм, где держали оборону стрелки и артиллеристы. Побывав в окопах и на орудийных позициях, командарм пришел к неожиданному выводу: если японцы атакуют, то орудия вряд ли смогут переправить на западный берег.
— Товарищ Жуков, распорядитесь отвести артиллерию на этот берег, — потребовал он приказным тоном.
— Снять артиллерию? Увести? Это значит оставить пехоту без огневой поддержки! Да ее же немедленно сомнут! — возмутился горячий Жуков. — Артиллерия составляет костяк обороны…
— Я приказываю!
— Ваш приказ я отказываюсь выполнять. И об этом немедленно донесу наркому.
Жуков связался с Ворошиловым, доложил о несостоятельности требования Кулика, попросил отозвать его. В Москве вняли просьбе Георгия Константиновича. Последовало распоряжение об отзыве артиллерийского начальника.
Через месяц, когда завершив разгром японской армии на Халхин-Голе, Жуков прибыл в Москву, Сталин спросил:
— Как вам помог Кулик?
