Рассуждая о мотивах восстания, польский историк Эугениуш Дурачинский предполагает, что восстание было поднято не столько из-за опасений, что Варшава будет захвачена советскими войсками, сколько из желания побудить Сталина сделать захват города первоочередной задачей40. Восстание действительно укрепило Сталина в решимости захватить город; проблема заключалась лишь в том, что он не мог этого сделать. Сталин, конечно, мог бы отдать приказ Красной Армии сконцентрировать всю силу на захвате Варшавы. Но и в этом случае город едва ли был бы сдан очень быстро, учитывая то, сколько времени заняла бы передислокация войск с других фронтов, и то, что такие действия поставили бы под угрозу другие оперативные цели, которые для Москвы имели не меньшее значение, чем штурм Варшавы. Что еще более важно, советское командование не видело необходимости предпринимать такие решительные действия. Оно считало, что в районе Варшавы достаточно войск, чтобы взять город даже не за несколько недель, а за несколько дней.
Несмотря на все вышесказанное, нельзя отрицать, что Сталин был враждебно настроен по отношению к Армии Крайовой, к восстанию и к антикоммунистической и антисоветской политике польского правительства в лондонском изгнании, что ставило под угрозу его планы о поддержании после войны дружественных отношений с Польшей. Сталин считал, что если восстание потерпит поражение, тем самым подорвав националистическую оппозицию советскому и коммунистическому влиянию в Польше, тем лучше. Впрочем, более подробное изучение политики Сталина в отношениях с Польшей этого периода показывает, что он был вовсе не против сотрудничества с элементами Армии Крайовой и польского правительства в Лондоне при условии, что в этом случае он сможет гарантировать защиту интересов СССР и быть уверенным в политическом влиянии СССР на послевоенную Польшу. Восстание окончательно убедило его в том, что такое развитие событий невозможно, хотя он по-прежнему выражал готовность заключить соглашение с польскими политиками, желающими порвать с Армией Крайовой и эмигрантским правительством.
По иронии судьбы, 1 августа, когда началось восстание, премьер-министр польского правительства в изгнании, Станислав Миколайчик, был в Москве с визитом, целью которого было обсудить со Сталиным советско-польское соглашение, ведущее к восстановлению дипломатических отношений. Приезд Миколайчика в Москву стал отчасти результатом давления со стороны Черчилля и Рузвельта, которые настаивали на том, что Советский Союз должен восстановить отношения с эмигрантским польским правительством. Главным вопросом на повестке дня было обсуждение соглашения по послевоенным границам Польши. На Тегеранской конференции Сталин, Черчилль и Рузвельт согласились, что восточная граница Польши должна проходить вдоль линии Керзона, которая располагалась очень близко к демаркационной линии, установленной советско-германским пактом о ненападении, заключенным в сентябре 1939 г. Территориальные потери Польши предполагалось компенсировать за счет немецких земель на западе. Однако на Тегеранской конференции по этому поводу не было подписано официального соглашения, и многие вопросы в связи с предполагаемой линией советско-польской границы остались нерешенными.
В январе 1941 г. эмигрантское польское правительство обнародовало заявление с указанием на донесения о том, что Красная Армия вторглась на территорию Польши, и утверждением права поляков в изгнании на управление освобожденными территориями41. Территориями, о которых шла речь, были Западная Белоруссия и Западная Украина. 11 января Москва выпустила ответ на заявление поляков, в котором говорилось, что обе территории по собственной воле присоединились к СССР в 1939 г. В заявлении СССР также говорилось, что СССР выступает за сильную и независимую Польшу, границы которой должны проходить на востоке вдоль линии Керзона, а на западе – по границам «древних польских земель», полученных обратно у Германии. Кроме того, Советский Союз выражал готовность передать Польше любые территории Западной Белоруссии и Западной Украины, на которых большинство населения составляют этнические поляки42.
Утверждения советского правительства о том, что оно выступает за сильную и независимую Польшу, были не новы. Таких официальных заявлений было сделано немало, в том числе – и самим Сталиным; необходимость восстановления независимой Польши после войны была основным положением во внутренних дискуссиях советского правительства о ее послевоенном будущем43. Не удивляла и настойчивость Москвы в утверждении, что Западная Белоруссия и Западная Украина по праву принадлежат СССР. Однако официальное обещание компенсировать Польше территориальные потери за счет Германии прозвучало впервые, хотя на неофициальном уровне советское правительство неоднократно высказывалось в поддержку такого шага44. Хотя тон заявления явно был критичным по отношению к польскому эмигрантскому правительству, оно оставляло возможность для восстановления отношений между Польшей и Советским Союзом, а обещание Москвы обсудить этнические детали линии Керзона выглядело как явный жест примирения. С точки зрения СССР это заявление по польскому вопросу выражало умеренные и позитивные взгляды, и именно так оно было преподнесено послам США и Великобритании в Москве. Когда Молотов спросил Гарримана, что тот думает о заявлении, посол ответил, что «как заявление о позиции Советского Союза по польскому вопросу оно кажется выдержанным в крайне дружелюбном тоне»45.
15 января польское правительство в Лондоне дало Советам ответ, в котором еще раз заявило о своих правах на Западную Белоруссию и Западную Украину и выразило желание сотрудничать с СССР в борьбе против Германии. Такой ответ не устраивал советское правительство, которое два дня спустя обнародовало ответное заявление. В нем подчеркивалось, что ключевым моментом для СССР является признание линии Керзона в качестве советско-польской границы46. Представляя предварительный обзор этого заявления послам США и Великобритании в Москве, Молотов указал на то, что позиция Советского Союза в нем была выражена более жестко: Москва была готова вести переговоры с польским правительством в изгнании, но только при условии реконструкции правительства и исключения из него антисоветских элементов47. На последовавшем 18 января совещании с Гарриманом и Кларком Керром, послом Великобритании, Молотов пояснил, что, по его мнению, после реконструкции польское правительство должно включать в себя поляков в изгнании в Лондоне, представителей США и СССР, а также активных участников антигитлеровского сопротивления в Польше48.
