На крейсере меня встретили радостно, как встречают в семье долго отсутствовавшего блудного сына. Но в семье дружной. Доктор был сразу же приглашен в каюту механика, где ему были предложены традиционные “пять капель”, отказаться от которых обычно не смеет ни один флотский офицер. Сюда же прибыли “ по авралу” артиллерист, штурман и командир боевой части 7 (управления). Видя невеселую физиономию своего эскулапа-товарища, узнав причины столь подавленного настроения его, товарищи, хорошо знавшие флотские порядки, тут же забросали каюту массой историй, порождаемых жилищной проблемой, и советов, как поступить в сложившейся ситуации. Однако, смысл их сводился к тому, что ...’’выбросить из квартиры непрошенных гостей и выставить у входа вооруженную вахту”, что было и неразумно, и незаконно, и на выходе ничего не давало.
Советов было много, но никто почему-то не предложил подать рапорт на имя Большого Зама.
Командир крейсера Сергеев сразу же, как и положено командиру, сориентировался в обстановке, и дал единственно правильный, как оказалось, совет.
– Своими надеждами на законный исход дела ты, док, ничего не добьешься. Законы у нас, к сожалению, не в чести. Однако, других путей добиться правды я тоже не вижу. Посему, подавай в суд. По месту жительства. Военный трибунал подобными делами не занимается. Моя помощь тебе будет состоять в том, что я предоставлю тебя в твое собственное распоряжение. Сколько нужно тебе времени для твоих личных дел, стольким и располагай. Вместе с тем, не могу снять с тебя и твои служебные обязанности. Корабль, как ты знаешь, снова готовится в поход, следовательно, по линии медслужбы ты его должен подготовить. Работай хоть по ночам. Сил и молодости в тебе достаточно. И еще один совет... Не горячись и не набей кому-нибудь морду... Хотя и сделать это, честно говоря, не мешает.
Спасибо, командир. Спасибо.
Переночевав на крейсере в своей каюте, утром я был уже в подъезде своего злосчастного дома.
– Я отвезу вас сейчас в Техас к Марселю. Побудете там, пока я выясню все вопросы по квартире. Собирайтесь, – только и смог я предложить своему семейству.
И многострадальное семейство привычно и безропотно вновь погрузилось на колеса и убыло в неизвестность. Жгучий январский ветер, в течение недели свирепствовавший над Владивостоком, угомонился. Даже природа сжалилась над маленькой девочкой и ее мамой. Знакомый вокзал, привычная толчея у окошка кассы. Поехали!
Четыре часа по пути в злополучный Техас, под мирное посапывание дочурки и вздохи жены, я размышлял.
С одной стороны, все газеты пестрели лозунгами о заботе КПСС и советского правительства о Вооруженных Силах. Каждое партийное собрание на корабле начиналось традиционным уверением в том, что все моряки да и вообще весь личный состав Армии и Флота единодушно поддерживают, приветствуют и с горячей благодарностью принимают эту заботу. А с другой – уже два года семья лейтенанта в труднейших условиях борется за свой угол под солнцем. С одной стороны, родина взяла на себя монопольное право в любую минуту потребовать у лейтенанта жизнь в уплату... В уплату за что? За то, что военмор дышит ее воздухом? За то, что ест ее мясные консервы? За то, что партийные функционеры из крайкома, горкома и десятков райкомов имеют возможность мирно жить, пить и петь? За предоставленную возможность Советскому народу мирно трудиться? Да, конечно, за это. Но почему тогда советский народ не может предоставить лейтенанту или хотя бы его семье минимум жизненных удобств? В обмен на жизнь!
В романе Пикуля “Крейсера” описан трогательный эпизод прощания офицеров с берегом перед выходом в море. И высказана всем военным морякам понятная мысль: Родина в лихую годину потребовала у офицеров жизни за ту массу привилегий и удовольствий, которыми были обеспечены ее сыны в мирное время. “Материальная часть” человеческого “я” требует, как и любой механизм, постоянного ухода, чтобы в тяжелую минуту иметь возможность выдать на гора все, на что организм способен. И моральное здоровье, являющееся надстройкой, полностью зависит от крепости организма и уравновешенности психики. А вот этот самый “уход” отсутствует. Следовательно, что-то не отлажено в системе, не продумано, несправедливо и негуманно? Но, не дай бог, произнести эту мысль вслух!
Оставив плачущую жену и ничего не понимавшую в маминых слезах дочку в Техасе на попечение бывших соседей, Сергея и Любы, я первым рейсовым автобусом уехал во Владивосток. На стол одного из чиновников народного суда Первомайского района легло заявление Иванова о том, что по непонятным причинам на одну и ту же жилую площадь – в нарушение закона выписано два ордера, из-за чего попрана справедливость, коей пронизано все советское общество, снизу доверху. И её, справедливость, нужно обязательно и в срочном порядке восстановить,
Двое молодых людей из следственной части прокуратуры, с которыми я познакомился во время подачи заявления, мило улыбаясь и угощая вконец оробевшего истца чаем, внимательно выслушали его печальную повесть о Ромео и Джульетте, плачущей в настоящее время в Техасе. А выслушав, дружно заверили Ромео, что дело “верняк”, и что сомневаться в его справедливом исходе не стоит. Однако, при этом необходимо предоставить в суд следующие справки и документы... Перечень их обрекал ходатая по делу на длительные мытарства и довольно солидные расходы, т.к. объехать на городском транспорте все необходимые конторы можно было только за месяц, а срок от подачи заявления до вынесения приговора не должен превышать тридцати суток. Учитывая время подготовки процесса века непосредственно в суде, бумаги должны были быть представлены гораздо раньше, что вынуждало собирающего сии папирусы пользоваться владивостокскими такси, водители которых никогда не дают сдачи. Однако... цель оправдывает средства. Этот сомнительный лозунг в данной ситуации можно было принять буквально и вне всяких сомнений. И началось...
Через месяц я получил повестку в суд. Само слово “суд” пугает любого советского человека, наслышанного о судах сталинской инквизиции, а человека военного пугает вдвойне. Масса анкет, заполнение которых является одной из сторон жизни военнослужащего, постоянно вопрошает его о судимостях. И если вдруг ... дальнейшая карьера может быть положена на полку. Тем более карьера моряка, часто уходящего за границу. Поэтому я уже несколько дней донимал товарищей сомнениями: гражданский суд над человеком... Судимость это или нет? Несмотря на коллективные уверения друзей в том, что ... “этого не может быть никогда”, сомнения оставались.
В день суда, приняв “пять капель” для храбрости, облачившись в парадную форму, взяв с собой для “поддержки штанов” столь же нарядно одетого механика, капитана второго ранга Басурина, доктор убыл на экзекуцию. В коридоре мрачного полуразвалившегося здания Первомайского суда два парадных офицера смотрелись инородными телами среди изжеванной и грязной публики, кучковавшейся здесь же. Зато ничем не выделялись среди нее (публики) лейтенант Авоськин в том же изжеванном кителе рядом со своей траурно одетой супругой. Чувство сострадания вызывал маленький ребенок, плакавший на руках “ответчицы” по делу. Чувство неловкости и вины перед “ответчиками” охватило меня. И лишь вспомнив заплаканное лицо своей супруги и мытарства, которые приходилось переносить семье, я не отказался от дальнейшей неприятной процедуры суда.
