- Напрасно вы так усиленно концентрируете свое внимание на таре и увеличении заправок горючего,- ответил я.- Вы же хорошо понимаете, что в эти считанные дни невозможно удовлетворить ваши просьбы. Тем не менее, вы должны решить поставленные задачи и сразу же в ходе наступления перейти на снабжение трофейным горючим. У врага вы можете разжиться и необходимой тарой.
- Так и сделаем! - заверил командир 17-го танкового корпуса генерал П. П. Полубояров.
Немало встреч в те дни состоялось с генералами и офицерами военно-воздушных сил. Конечно, особое внимание было уделено авиационной поддержке наших танковых и механизированного корпусов во время ввода их в прорыв и действий в оперативной глубине противника.
Утром 13 декабря Ставка сообщила: 2-я гвардейская армия на Юго:3ападный фронт не прибудет, она поступает в распоряжение командования Сталинградского фронта для использования на Котельническом направлении. Такая силища уходила от нас! Мы лишались оперативного эшелона развития прорыва. Как же вести наступательную операцию без него?
Ставка предложила умело применить все имеющиеся в нашем распоряжении силы и изменить направление главного удара - вместо Ростова взять восточнее. Мне дали понять, что это решение окончательное и обсуждению не подлежит.
Тяжело было сознавать, что подготавливаемое нами наступление сокращает свой размах.
С грустным настроением мы с Николаем Федоровичем Ватутиным склонились над оперативной картой. Рука не поднималась начертить стрелу, обозначающую новое направление главного удара двух фронтов. Но приказ должен быть выполнен. Звонки из Москвы следовали один за другим. В Ставке и Генштабе нервничали. Обстановка на Котельническом направлении оставалась тревожной, и Москва требовала скорее начать наступление на среднем Дону, нанести удары по тылам немецкой группы армий "Дон", ее аэродромам и резервам.
"Матч состоится при любой погоде"
В ночь на 16 декабря пришлось работать особенно напряженно. Звонки не давали покоя, да и сам частенько обращался к телефону, чтобы лишний раз убедиться, предусмотрены ли все мелочи и детали наступления.
Рассветало медленно. Плохая погода могла снизить эффективность нашего артиллерийского огня, помешать боевой работе авиации. Разговаривая по телефону с кем-то из генералов, я услышал вопрос: "Что будем делать, если начнется снегопад?"
- Матч состоится при любой погоде! - ответил я.
Артиллерийская подготовка началась в густом тумане. С наблюдательных пунктов ничего не было видно, но во вражеском расположении стоял сплошной, несмолкаемый гул от разрывов наших снарядов и мин.
Первые минуты артподготовки, особенно в таких "слепых" условиях, всегда вызывали у меня сильное волнение и опасения - не откроет ли противник ответный артиллерийский огонь по нашим войскам? На этот раз вражеская артиллерия молчала.
Началась атака пехоты и танков.
Завязался бой на плацдарме, на этом маленьком "пятачке".
Когда наши танки ворвались на передний край обороны противника, они вдруг стали подрываться на минах. Оказалось, что здесь в ряде мест мины лежали как бы в три этажа: первый был положен итальянцами еще в летних условиях, второй в осенних, а третий - с началом зимнего периода.
Потери в танках, конечно, сказались на действиях пехоты. Бой стал принимать затяжной характер. Выяснилось, что оборона противника здесь оказалась намного глубже, чем мы предполагали. Наша артиллерия и авиация напрягали все свои силы, чтобы надежно обеспечить прорыв.
С утра, пользуясь туманом, бомбардировщики смело летали над боевыми порядками врага без прикрытия своих истребителей, которых у нас недоставало. Командующий 17-й воздушной армией, действовавшей на данном направлении, генерал-лейтенант авиации С. А. Красовский решил прикрывать свои бомбардировщики штурмовиками. Его инициатива была одобрена.
В воздухе все шло благополучно. Противник долго не мог догадаться, что за самолеты ходят вместе с бомбардировщиками и прикрывают их своим пушечным огнем. Во второй половине дня, когда туман стал быстро рассеиваться, в воздухе появились истребители противника и сбили четыре наших самолета-штурмовика. С этого момента наш вынужденный эксперимент оказался полностью исчерпанным. Генерал Красовский сразу же дал команду прекратить сопровождение бомбардировщиков штурмовиками и вместо них послал истребителей. Но в этот момент, к сожалению, нашлись люди, которые хотели обвинить С. А. Красовского в неправильном использовании авиации в бою и гибели четырех самолетов. Мне пришлось вмешаться и защитить генерала от несправедливых обвинений.
Короткий зимний день быстро пролетел. Незаметно подкрались сумерки. Бой продолжался. Пехота и танки медленно, но верно прогрызали оборону противника.
К концу дня мне доложили, что на минах подорвалось около двадцати наших танков. Я приказал продолжать "прогрызать" оборону противника, ночью бой не прерывать, а, наоборот, усилить нажим на врага. При этом я имел неосторожность сказать:
- Назад для нас хода нет! Пусть мы потеряем еще столько же танков, но зато наши подвижные соединения завтра вырвутся на оперативный простор.
Командующие обоими фронтами тут же отдали необходимые приказания.
Через полтора - два часа оборона противника была прорвана и наши войска приступили к расширению и углублению прорыва,
Весь день Ставка меня не вызывала,- наверное, там догадывались, что у нас и без того жарко. Уточнив необходимые сведения о положении наших войск и противника, я собрался вызвать Ставку, но телефонистка доложила, что на проводе Москва.
- Чем можете нас порадовать? - спросили меня.- Что собираетесь делать завтра?
Я доложил, что оборона противника прорвана и войска приступили к развитию успеха. Сразу же был повторен вопрос:
- А что собираетесь делать завтра?
- Принято решение продолжать бой ночью, а завтра с утра надеемся ввести в дело подвижные соединения.
- Сколько потеряно танков во время прорыва?
- До наступления темноты двадцать, вечером еще десять.
После этого разговор протекал спокойно. Меня поздравили с успехом, попросили передать командующим фронтами и армиями пожелание новых побед.
Я не придал никакого значения вопросу о потерях танков. Только на следующий день мне стала известна его подоплека.
Оказывается, на командном пункте находился полковник из штаба бронетанковых войск. Он послал срочное донесение своему начальнику в Москву, в котором в мрачных красках расписал потерю танков и высказал свои предположения о неизбежном провале начатой операции.
