я вижу из своего укрытия, как навстречу Елдашбаю идет молоденький, розовощекий младший лейтенант, очевидно, как и я, из недавно прибывших на передовую.
– Товарищ боец, – останавливает Елдашбая младший лейтенант, – почему вы не приветствуете, как положено, офицера?
Елдашбай не может приветствовать уже в силу того, что правая рука его срослась с плоским алюминиевым котелком. Мне думается, он даже и спит с ним. Елдашбай останавливается. Смотрит на младшего лейтенанта нагло, с хитрым прищуром. Затем сплевывает сквозь зубы и говорит:
– Къво пириветситвоватъ? Тъбя, пириветситвоватъ? Мальшышкъ ты. Тъбе зънаишъ, къто я? А? Кръгом шъагъ-марищ.
Младший лейтенант испуганно вытянулся, повернулся кругом и отошел. А Елдашбай пошел своей дорогой как ни в чем не бывало.
Я стоял в своем укрытии и не знал, что мне думать и как реагировать на случившееся. Я понимал: если бы не покровительство капитана Рудь, Елдашбай вряд ли бы отважился на подобное. Но кто такой капитан Рудь?! С этими мыслями вышел я из своего укрытия и отправился осматривать землянки взвода управления, знакомиться с людьми: разведчиками, телефонистами, топографами. Пробираясь через кусты, я наткнулся на обнаженный труп немецкого солдата, лежавший метрах в десяти от жилья. Труп был закоченелый, и я вспомнил рассказ Васильева о юнкерах, ходивших в контратаку. Около землянки стояли солдаты моего взвода.
– Зачем здесь этот труп? – спросил я у сержанта.
– Это аж с тех пор еще. Их тут много поколочено.
– Так зачем же он рядом с землянкой?
– А, холодно дак, – ответил сержант, – пока что не воняет.
– Приказываю убрать немедленно, – сказал я довольно резко, – чтобы духу его тут не было.
Сержант что-то сказал солдатам, и те, обмотав труп телефонным кабелем за шею, поволокли его куда-то в сторону. Распорядившись таким образом, я отправился знакомиться с передовыми наблюдательными пунктами батареи непосредственно в пехотных траншеях. Переходя шоссейную дорогу, я обнаружил неподвижно лежащее тело солдата. Его положение, грязный, рваный полушубок, драные ватные штаны, ноги в желтых английских башмаках, закинутые неестественным образом, – все свидетельствовало о безжизненном состоянии. Присмотревшись, я обнаружил, что у лежащего нет не только черепа, но и лицевой части. В кровавой массе зияла страшной своей белизной лишь нижняя челюсть с оголенными зубами.
– Почему не подняли убитого? – спрашиваю я у солдат, столпившихся тут же и куривших махорку.
– Не наш он, – услышал я равнодушный ответ.
– Ну так что ж, что не ваш?
– А неизвестно, чей он! Как был с утра налет, так он, видать, по дороге шел. А чей он, кто его знает?
– Може, кто из своих попадется – так приветит.
– Вестимо так, а то ведь как хоронить-то? Его, може, таперь и ищут.
– Дак, знамо, ищут.
Как это ни ужасно, а в словах солдат была неопровержимая, здравая логика фронта, с которой нельзя было не соглашаться.
Изгибами траншей, в которых по щиколотку липкой глинистой жижи, пробирался я на передний край, в пехотные траншеи. Нужно знакомиться с обстановкой, налаживать отношения с пехотными командирами. Наш дивизион огнем своих трех батарей поддерживает второй батальон 314-го стрелкового полка капитана Сиделкина. Знакомимся. Прошу его проинформировать меня о сложившейся ситуации перед фронтом его батальона и ввести в курс дела. Сиделкин оказался мужиком разговорчивым и быстро сориентировал меня по карте и на местности. Показал наиболее важные и опасные, с его точки зрения, огневые блоки противника, разведанные за последнее время. С передовой я вернулся под вечер усталый и голодный.
9 апреля. Ночевал я в тыловой землянке взвода управления. А проснулся от ужасающего женского визга. Визжали в несколько голосов, визжали истошно, страшно, душераздирающе. Я не могу понять, что это?!
Выскакиваю из землянки. Визг женский раздается из соседнего блиндажа – там живут девушки-телефонистки и находится батарейный телефонный узел. Почти рассвело, но который час – сообразить трудно. Тут же стоят кучками солдаты – свои и чужие. И, откровенно, во все горло, хохочут. Сразу я не мог совместить дикий ужас женского истерического визга и наглого хохота солдат. Ринувшись к блиндажу телефонисток, я наткнулся в дверном проеме на труп голого немца, который обмотанной вокруг шеи проволокой, зацеплен был за одеяло, прикрывавшее вход в землянку. Как выяснилось, это был очередной экспромт Елдашбая. Вчера солдаты не закопали труп, а оттащили его подальше от жилья и бросили.
Елдашбай нашел труп, приволок его и поставил у входа в блиндаж батарейных девчонок. Утром одна из них стала открывать полог из одеяла, и труп непременно упал бы на нее, если бы не зацепился. Что делать?!
Я набросился на солдат, крыл их матом, сколько хватало сил и умения. Смех прекратился, но солдаты смотрели нахально выжидающе. Я приказал немедленно оттащить труп и при мне его закопать.
– Земля мерзлая, – процедил сквозь зубы один из солдат, нагло глядя мне в глаза.
И тут я вспомнил «уроки» своего Зюбина.
– А тебя, падла, землю эту я зубами грызть заставлю, – сказал я как можно более спокойным и твердым тоном, – на глотку будешь брать, так я тебе ее враз порву.
Солдаты, естественно, не ожидали такого оборота. Они замолчали, оттащили труп в сторону рощи, где и закопали в ближайшей канаве. Девчонки продолжали биться в истерике.
– Два дня, – заявил я телефонистам, – бессменно будете дежурить на линии, пока они в чувство не придут.
Больше солдаты не смеялись, а только лишь втихую переругивались меж собой. Капитана Рудь я информировать не стал.
День я посвятил работе над батарейным планшетом. Коровин даже не знал, что это такое. В машине хозуправления я нашел все необходимое: чертежную доску, на которой повар приспособился разделывать американскую колбасу, рулон ватмана, из которого старшина вырезал себе стельки в сапоги, даже готовальню нашел, угломерный круг и линейку с угольником. Все эти точные приборы валялись в чемодане вместе с клещами, гвоздями и чьими-то грязными портянками. Угломерный круг я присвоил себе, раз он тут валяется никому не нужный. Чертежную доску у повара отобрал, и пользоваться ватманом не по назначению запретил. Бумага на планшете была натянута по всем правилам. Сетка Гауса – Крюгера вычерчена тушью в масштабе один к десяти тысячам, а положенный «штамп» написан чертежным шрифтом. Линия переднего края, цели, огневые позиции батарей обозначены цветом с точным указанием их координат до третьего знака.
10 апреля. К концу дня батарейный планшет был закончен. Комбат Коровин, по своей наивности, даже не предполагал, что в таком деле, как стрельба из миномета, могут понадобиться этакие чертежи. Стрелял комбат Коровин на глазок, стрелял неплохо, ну а что при этом перерасход мин случается, так ведь «лес
