Подобные разговоры велись в каждом отсеке.
Я вернулся в центральный пост и тут же узнал, что старший лейтенант Косик заметил большой конвой противника, пробиравшийся через минное поле. Огромный немецкий транспорт и крупный танкер сопровождали шестнадцать охранных кораблей, среди которых были и малые миноносцы, и охотники за подводными лодками, и самоходные баржи. С воздуха конвой прикрывали два самолета.
Лодка легла на курс для атаки и дала полный ход. Однако скоро стало ясно, что между кораблями противолодочной обороны на перископной глубине прорвать охранение не удастся.
Я не успевал следить за судами, двигавшимися, как мне показалось, сплошной стеной. Какое-нибудь из них могло либо обнаружить нас, либо случайно наткнуться и протаранить. Вместе с тем надо было вести тщательное наблюдение за мишенью.
Взвесив все эти обстоятельства, я решил поднырнуть под полосу охранения. После этого я поднял перископ и увидел, что головной транспорт, который мы намеревались атаковать, прошел. К углу ожидания подходил второй из охраняемых кораблей — танкер.
Произошло это потому, что, прорывая полосу охранения, «Малютка» пробыла на глубине более семи минут. За это время наблюдение за мишенью велось только акустическими средствами. Скорость же противника была большей, чем я определил первоначально.
«Малютка» подошла так близко к танкеру, что в перископ стало видно все, что делалось на судне.
На палубе танкера было довольно людно.
Кто-то из стоявших на мостике показывал в нашу сторону: перископ и оставляемая им легкая бороздка выдали нас.
Скорректировав данные о противнике, «Малютка» немедленно выпустила торпеды. На мостике танкера забегали, взвились флажки какого-то сигнала.
Танкер пытался уклониться, но было поздно. Торпеды взорвались: одна под фок-мачтой, вторая под мостиком...
Через несколько минут танкер погрузился в море,
После залпа «Малютка» почти полностью выскочила в надводное положение. Глубиномер показывал всего три метра. Я приказал погрузиться на двадцать пять метров. На это потребовалось более полминуты. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы вражеские корабли могли вдоволь налюбоваться «Малюткой». Команды их были настолько поражены неожиданностью атаки, произведенной со столь близкой дистанции, что не сразу сумели организовать преследование. Несколько артиллерийских выстрелов, очевидно данных с катеров, не причинили нам вреда.
Лодка упала на грунт.
Мы пока еще не слышали разрывов бомб, но противник знал наше месторасположение. Нужно было немедленно уходить с этого места.
— Пузырь в среднюю![12] Оба — средний вперед! Руль влево три! — скомандовал я.
Сравнительно долго враг не трогал нас. Видимо, он ждал, пока мы выйдем из сферы конвоя.
На восемнадцатой минуте после залпа гидроакустики конвоя обнаружили нас. На этот раз экипажу «Малютки» досталось больше, чем за все предыдущие глубинные бомбежки.
Гитлеровцы неистовствовали. Бомбы сбрасывали сразу с нескольких преследовавших лодку катеров.
Нас преследовало одновременно более десяти охотников за подводными лодками.
Бомбили довольно точно. Каждая серия бомб, сбрасываемых на «Малютку», оставляла следы на лодке, хотя от прямого попадания судьба нас миловала.
Мелких повреждений было немало. В некоторых местах образовалась течь. Из-за вмятин и деформации корпуса нарушалась укупорка сальников, расшатались валопроводы, заклепки. В первом отсеке люди стояли по колено в воде. Рулевые перешли на ручное управление, — носовые горизонтальные рули не действовали.
Враг преследовал нас упорно и неотступно.
Единственно правильным решением оставалось быстрее укрыться в минном поле.
Уклоняясь от охотников, лодка, лавируя, пробиралась к минному полю.
Было четыре часа утра, когда немецкие катера начали отставать. Мы подошли к минному полю.
Охотники, хотя и сбрасывали бомбы, но не отважились полезть вслед за нами.
Опять экипаж «Малютки» настороженно вслушивался в ожидаемый скрежет минрепов.
В решающий момент, когда нервы людей были на пределе, в переговорных трубах всех отсеков послышался громкий голос:
— В центральном!
Через переговорные трубы в такие моменты передавались сообщения, имеющие особую важность.
— Есть в центральном! — ответило сразу несколько голосов.
— Обед готов, — послышалось из трубы.
Раздался дружный смех подводников центрального поста. Его оборвал омерзительный лязг — минреп невыносимо медленно, выматывая душу, скользил по обшивке лодки.
Теперь никто, кроме гидроакустика, не обращал внимания на удалявшиеся шумы катеров-охотников. Главная опасность была рядом. И все наше внимание было переключено на то, чтобы выскользнуть, не дать «Малютке» взорваться на мине.
Форсируя минное поле, корпус восемь раз коснулся страшных минрепов. Восемь раз «Малютка» уклонялась, используя все свои маневренные возможности, и, наконец, благополучно вышла на чистую воду.
— Форсирование минного поля окончено! Поздравляю славных «малюточников» с очередной победой над ненавистным врагом! — не без торжественности передал я по переговорным трубам в отсеки подводной лодки. И тут же добавил: — Обедать!
После обеда мы всплыли на перископную глубину, чтобы узнать обстановку на море.
Погода по-прежнему стояла на редкость тихая. Безоблачное небо было озарено только что оторвавшимся от гребня горы Айя солнцем. В окуляре перископа обозначились два вражеских самолета. Самолеты шли на бреющем полете и, видимо, тщательно просматривали морскую гладь.
Всплыть не удалось. Между тем под водой невозможно было исправить многочисленные повреждения, связаться с командованием и зарядить аккумуляторы.
— Придется идти под водой самым малым ходом, — сказал я Косику, опуская перископ.
— Другого выхода нет, — подтвердил помощник. — Если с такими энергозапасами нас катера поймают, будет трудно...
Весь день мы шли под водой, невидимые, как нам казалось, врагу. Солнце начало опускаться к западу, когда вахтенный офицер попросил разрешения уйти на глубину.
Сон мгновенно оставил меня. Оказавшись у перископа, я увидел фашистский самолет, описывающий над нами круги.
Выяснилось, что лодка оставляла за собой небольшой след: из поврежденной систерны просачивался соляр.
«Малютка» ушла на большую глубину. Я считал каждый пройденный нами кабельтов. От соляра был такой след, что, заметив его в перископ еще до погружения на глубину, Косик сказал по адресу немецкого летчика:
