Все так просто... Но сколько же лет прошло прежде, чем я это понял.
14
И однако... Вот я пишу — и то там, то сям у меня срывается: тех судить, этих наказывать, кому-то прощать (или не прощать) давние и недавние обиды... Между тем вспоминается мне одно место в статье Михаила Эдидовича, опубликованной в рижском журнале "Родник".
"С чего начать? — размышлял задолго до нашего с вами рождения хасидский мудрец Самуил (Шмелке) из Никольсбурга, - мир так безобразен. И я решил начать с моей страны, которую я все-таки знаю лучше... Но моя страна так огромна! Начну с моего города... Но мой город такой большой! Начну с моей улицы... Нет, с моего дома... Нет, с семьи... А, ладно, начну-ка я лучше с себя..."
В самом деле, не качать ли с себя?
Нет, я вовсе не думаю, что евреям надо в чем-то каяться больше, чем всем другим. Но - надо. Например, в существующем где-то в душе сознании собственной неполноценности, третьесортности. Несмотря на общественное положение, на доброжелательные взаимоотношения на работе, научные знания, признание заслуг... Все равно сознание это где-то в тебе гнездится, и рядом с ним - ощущение какой-то смутной, непонятной вины. И вот уже (сколько раз я с этим встречался!) — чем порядочней, чем совестливей человек, тем чаще, под воздействием каких-нибудь кожиновых, начинают пульсировать в нем сомнения: ну, а вдруг? Ну, а если хотя бы одна треть из предъявленных евреям обвинений — правда? И этого достаточно, чтобы признать — виноваты, виноваты мы и в революции, и в терроре, и в репрессиях и — да, конечно, погромы, дискриминация и пр. и пр. - оно нехорошо, но ведь и в них есть своя сермяжная правда?.. И справедливо говорили и говорят те, которые... Вам с чем-то подобным никогда не приходилось встречаться?.. Помню, один мой приятель, свято веря цифрам и располагая только цифрами, которые были соответственно подобраны авторами соответственных журналов, доказывал мне, что — да, виноваты, виноваты! Вот же факты, вот!.. Он так обливал себя и свой народ зловонной грязью — куда там самому поднаторевшему антисемиту!.. Но мы-то спорили дома, попивая чаек, и разговор касался нас двоих, добрых молодцев из "Памяти" в черных рубашках и высоких сапогах рядом не было, никто спору нашему не аплодировал... А случалось иначе. Случалось такое, о чем вспоминать больно и страшно. В 1953 году, во время "дела врачей , "готовилась публикация письма, в котором евреи СССР открыто обвинялись в воинствующем национализме, в массовом вредительстве. Письмо подписали видные деятели искусства, культуры, науки еврейской национальности. Это письмо стало бы безоговорочньм приговором, к приведению в исполнение которого были готовы многие...22"
М.Гейзер, "Соломон Михоэлс", Москва, "Прометей", 1990 г.
Помимо боязни за собственную жизнь, помимо сознания предрешенности конца этой истории, во всех деталях отработанной в абакумовском МГБ, но вдруг переиначенной самим господом богом посредством смерти главного ее сочинителя, думаю, что и у подписавших письмо, хотя бы у некоторых, было сознание вины — нет, не своей, не своих знакомых, даже не "врачей-убийц", а — народа... Следовательно, было и сознание права судить и карать любыми способами народ...
Но зачем говорить о ком-то — начнем с себя... К чему вспоминать здесь о немецком антисемите Фридрихе Юлии Штале, принявшем христианство еврее, который в своих книгах доказывал, что евреям не следует давать равные с другими права. И к чему задерживаться на более близком нам россиянине Якове Брафмане, также еврее, принявшем христианство: его юдофобское сочинение "Книга кагала", изданная в 1869 году, во многом предвосхитила "Протоколы Сионских мудрецов" и до того пришлась по вкусу властям, что несколько лет спустя ее переиздали за правительственный счет. Не будем также останавливаться на совсем уж "нашенском" феномене — московском еврее-литераторе самых демократических убеждений, человек стойком и за убеждения свои пострадавшем: он крестился и, в жажде самоочищения и искупления "вины", написал роман, который можно назвать "энциклопедией российского антисемитизма"... Все эти факты достойны особого исследования, как и давно занимающий меня с точки зрения психологии тип ренегата... Речь же здесь о другом.
О сознании собственной третьесортности. О "комплексе вины", разъедающем душу. О том, что комплекс этот, формирующий характер "тзари дрожащей', оборачивается вдруг агрессией против "своих", а порой и против "чужих"... Поскольку "самообвинение" на деле превращается в обвинение своего народа. Но раз можно свой народ обвинять, значит — и любой другой!
...Признаем же, что "особа народа царственна" и осуждению не подлежит. Можно судить о людях, из которых народ состоит, — злых и добрых, святых и предателях, мучениках и нравственно растленных уродах... Но нельзя карать, клеймить, осуждать народ! Боль, которую познали евреи, достаточна, чтобы — даже в ответ — не причинять ее никому...
Начать с себя... Помню, в детстве я с удивлением и даже тайной неприязнью (уже тогда!) наблюдал, как мой дед, надев очки — два стеклышка в тонкой железной оправе — отыскивал, распахнув газету, в списках награжденных еврейские фамилии, как потихоньку, радостным голосом, называл их бабушке... Потихоньку, потому что дети — мои мать и отец — этого не любили. Старикам — прощали, но сами никакого акцента на еврейском не делали. Стыдились. Пушкин и Гоголь, Фейхтвангер и Хемингуэй (война в Испании!..), Шолом-Алейхем и Короленко — вот имена, которые вспыхнули негасимым огнем для меня в детстве, имена, произносившиеся в ту пору родными устами и потому сами родные, включенные в семейный круг... И как в семье не делят на "своих" и "чужих", так и культуру в среде, где я рос, не делили на "свое" и "не свою". И Гитлер, скажем, воспринимался не как враг еврейства, а как враг — в равной мере — всех рабочих И крестьян, всего трудового народа...
И вот прошло много лет, по сути - прошла жизнь. И когда мои русские друзья хотят успокоить меня, умерить боль, придушить ярость, они похлопывают меня по плечу и говорят: "Да брось, чего ты? Ну, сволочи, фашистская мразь — стоит принимать все всерьез? Ведь все мы для них — евреи!.," Я им благодарен. Более того, не только они — мне, я им тоже — сочувствую! Ведь они испытывают глубочайший стыд за куняевых, кожиновых и пр., поскольку те — тоже русские! И хотя здравому смыслу стыд этот противоречит, он существует — где-то за пределами здравого смысла... Как — помимо здравого смысла живет во мне стыд за Кагановича, за Голощекина... Стыд за любого подлеца-еврея, хотя — что у нас общего-то? И почему я должен стыдиться за него больше, чем за подлеца-калмыка, подлеца-украинца?.. Но вот — стыжусь же! И они, мои русские друзья, стыдятся — и стараются всячески успокоить, уберечь... Тем самым навлекая на себя дополнительное недовольство...
