Судьба человека. С любовью к жизни - Борис Вячеславович Корчевников

Однажды, в 1970 году, я не мог вылететь из Ташкента в Москву, была нелетная погода, двое суток мы провели в аэропорту. Прошло почти полвека, но я запомнил, как один человек провел со мной и еще несколькими людьми тест. Вопрос был такой: вы оказываетесь около стены, которую нельзя ни обойти, ни перелезть, – что вы будете делать? Я ответил, что вернусь туда, откуда пришел к этой стенке. Потом приехал домой и рассказал этот тест Злате, она сказала: «А я бы стала у этой стены строить дом». Мне объяснили значение наших ответов: «Вы всю жизнь будете возвращаться в свое детство, а она будет всегда искать выходы из положения в конкретной ситуации». Моя жена видит мир так, что у непроходимой стены надо воздвигать удобное жилье. Это гораздо более важный тест, чем способность что-то приготовить, хотя и это замечательное умение у нее есть.

Я никогда не видел своего отца, а может быть, и видел, но не знал об этом. В 80-м году в театре Эстрады мне принесли конверт, в котором лежала фотография. На ней был человек в военной форме, а на обратной стороне надпись: «На этой фотографии вашему отцу столько лет, сколько вам сейчас». Я потом вычислил, что фото сделано было в 1945 году, в конце войны. А конверт прислала жена этого человека. В возрасте 36 лет я получил квартиру в 14-этажной башне на нынешней Якиманке и не знал, что в этом же доме, на шестом этаже, жил мой отец. Это вышло случайно. Узнал в начале 2000-х годов, когда позвонила одна женщина и сказала: «Мне уже много лет, видимо, скоро покину эту бренную землю. Хочу вам сказать, ваш отец страдал всю жизнь. Он не подошел к вам, для него это было очень сложно, потому что жил с вами в одном доме». Я просто ахнул: «Как? В каком доме?» Она рассказала, где и на каком этаже. Я получил данные из Горсправки о том, куда он переехал потом, но не съездил к нему. Отец абсолютно точно знал, что я его сын, он видел свою внучку, Алису, и никогда не подошел к ней. Но я его не осуждаю, не хочу. У каждого в жизни есть своя мотивация, люди не совершают беспричинные поступки. Неважно, что он проявил малодушие или ему что-то помешало, я его не осуждаю. Моя мама не часто приходила меня навещать в этот дом, видимо, они не пересекались, а если и виделись, вполне возможно, он мог не узнать ее. С матерью мы ни разу не обсуждали отца, это было не принято. Я не могу сказать, что у нас с ней были безоблачные отношения. Часто задавал себе вопрос: «Она любит меня или себя во мне?» В разные минуты мне казалось по-всякому. Как могла, она вкладывала в меня жизнь и душу. Еврейская мама – это особое существо. Была даже шутка, что выпущена еврейская Камасутра, на каждой картинке изображена мама, которая дает советы.

В 2010 году один из сводных братьев по отцу мне позвонил, мы договорились, что встретимся. В этот момент мне принесли его интервью, где он описал, каким образом его отец стал моим. Статья была настолько неуважительной по отношению к моей матери, и я решил, что мне с ним нечего, собственно говоря, выяснять. Вопросы, которые я хотел ему задать, уже задали журналисты. Но решил спустить эту ситуацию на тормозах и пригласил его на спектакль. Он сидел в первом ряду и источал какое-то недоброе начало, я видел его реакции. После выступления понял, что встречаться мне с ним незачем.

Театр Эстрады я помню с детства. Моим самым любимым занятием было пробраться в костюмерную. Я ползала по полу и собирала камушки, блесточки и всякие разные сокровища.

– Я считаю, что надо очень деликатно общаться и с детьми, и с внуками, не стоит ничего навязывать. Так будет легче и тебе, когда эта связь обязательно будет ослабевать, когда у детей появится своя семья, я знаю это по своей дочери. Наша дочь Алиса выбирала сама все, что хотела делать, начиная с хореографического училища. Я был в ужасе от того, куда она идет! На эту Голгофу через мучение и слезы. Но вдруг, расставшись с этой профессией, к моей радости, она сказала: «Хочу попробовать драматическую дорогу». Я обалдел, она нигде этим не занималась, но ответила, что училась всю жизнь у меня. Алиса очень хорошо самообразовывается, и теперь, когда она сама сняла фильм, как автор сценария и режиссер, я стал более толерантным к тому, чем она занимается. Когда вижу ее работы, у меня не срабатывают отцовские рефлексы, я смотрю на то, что человек делает. Дочь вызывает у меня глубочайшее профессиональное уважение.

Я всегда иронично относился к фразе «жизнь прожить – не поле перейти». А ведь это действительно так. Трудно прожить без проявления жалости к себе, надо стараться минимизировать это, будет легче. Мне кажется, что к старости я стал лучше. Наверное, я был совсем невыносимым, очень хотел успеха, славы, считал, что без этого нельзя прожить. Это чушь. Чем больше, как сейчас говорят, человек себя пиарит, тем больше ведет себя будто самовлюбленный павлин. Как говорил Толстой: «Тяжело стало писать, закончилась энергия заблуждения». У таких людей мощнейшая энергия заблуждения. Я не хочу их называть по фамилиям, включите телевизор – они на любом канале проходят чередой, а в праздничных программах скачут с одной на другую, кайфующие от себя, но, по-моему, несчастные.

Я от себя не в восторге, но у меня нет ощущения, что я про… свою профессиональную жизнь. Если бы можно было обратиться к себе юному, я бы нынешний сказал ему: «Что ты лыбишься? Ты знаешь, что будет впереди?»