Кроме того, Фил уже окончил один университет, побывал на Севере — в Нью-Хейвене и в Нью-Йорке. А самое главное для Уильяма — Фил Стоун был литератором, он гораздо больше интересовался поэзией, нежели уголовным или гражданским правом. Вот и случилось, что Мисс Мод поведала своей подруге, матери Фила Стоуна, что ее сын Билли не знает, что ему делать со своими стихами, и вообще не понимает, хороши ли они, потому что в Оксфорде никто ничего в стихах не понимает.
В результате в одно из воскресений Фил Стоун появился в доме Фолкнеров. Билли застенчиво вытащил свои стихи и принялся их читать. Стоун, по его собственному признанию, был удивлен и взволнован. «Любой мог увидеть, что у него настоящий талант. Это было совершенно очевидно». С этого началась их дружба, в которой Фил Стоун взял на себя роль ментора, а семнадцатилетний Уильям Фолкнер с восторгом принял роль ученика.
Они много гуляли вместе по Оксфорду и его окрестностям, один из их излюбленных маршрутов пролегал на запад, по Юниверсити авеню, потом они огибали университетский городок и направлялись на северо-восток через леса, вдоль рва, ведущего к родовому дому Стоунов на Колледж Хилл Роуд.
Молодые люди, влюбленные в поэзию, остро воспринимали красоту окружающей их природы. Фил Стоун вспоминал: «Мы оба чувствовали, что Оксфорд и окружающая его природа сделали уже достаточно для человека, дав ему возможность жить здесь. Из любой части Оксфорда достаточно пройти совсем недалеко, чтобы очутиться в бесчисленных уголках, где можно найти нетронутые места и где звуки так называемого прогресса человечества доносятся только как призрачные звуки издалека. Там есть тенистые рощи серебряно-белых буков, где родники журчат у подножия холмов и солнечные лучи просвечивают сквозь листву и где нет никого, кроме птиц. Там есть мягкие, устланные сосновыми иглами холмы, белые весной от цветущего кизила. Там есть гряды холмов, уходящие вдаль, синие, пурпуровые, бледно-лиловые и сиреневые на солнце холмы, на которые вы можете смотреть день за днем и год за годом и никогда не увидеть одинакового света, тени и красок».
Фил Стоун вспоминал и о том, как поэтически воспринимал мир юноша Фолкнер: «Однажды весной мы гуляли за городом, милях в четырех, и леса были украшены цветущим кизилом — белым, сверкающим! Я сказал Биллу что-то насчет того, что деревья выглядят как девушки, он кивнул головой, на минуту задумался и потом сказал: „Если бы я был господом богом, то весной каждая девушка-блондинка имела бы платье цвета яблони“.
Можно ли после этого удивляться, что, когда Фолкнер впервые попал в Нью-Йорк, он писал их общему приятелю Старку Янгу, что он „жалеет все эти миллионы живущих здесь людей, потому что они не живут в Оксфорде“.
О чем они говорили во время этих многочасовых прогулок? Конечно, больше всего о литературе. Говорил, естественно, в основном Фил, а Уильям довольствовался ролью слушателя. Стоун обладал незаурядным даром рассказчика и феноменальной памятью, позволявшей ему цитировать наизусть страницы классических произведений.
Зачастую они уединялись в комнатке Фила на верхнем этаже дома Стоунов, где была собрана хорошая библиотека классической и современной литературы. Одну из главных своих задач Стоун видел в том, чтобы приучить Фолкнера к систематическому и планомерному чтению. Он стал приучать своего молодого друга к чтению мировых классиков — Бальзака, Теккерея, Филдинга, Дефо, Диккенса, великих русских писателей — Гоголя, Достоевского, Чехова. Он познакомил Фолкнера с поэзией французских символистов, со стихами Верлена, Бодлера, Малларме, с творчеством современных прозаиков — Джозефа Конрада, с романами Шервуда Андерсона, Теодора Драйзера, со стихами Роберта Фроста, Карла Сэндберга, Эми Лоуэлл, Эдны Милей, Томаса Элиота, Эзры Паунда.
Всякую книгу, которую давал ему Стоун, Фолкнер должен был прочитать, а потом они ее обсуждали. Высказывался, правда, главным образом Фил, человек блестящий, легкий, острого и быстрого ума, который отлично дополнял своего более молодого друга, часто заторможенного, стеснительного. Любопытно, что книги по эстетике и философии обычно возвращались к Стоуну девственно нетронутыми.
Фил Стоун верил в талант своего друга и по мере сил старался подготовить его к нелегкой задаче быть литератором. У Стоуна были довольно верные представления о литературе, и он настойчиво внушал их Фолкнеру.
„Вы можете быть уверены, — писал он в своих воспоминаниях, — что я старался, чтобы он обеими ногами стоял на земле. Проще сказать, я наступал ему на ноги, чтобы удерживать его на земле. День за днем в течение ряда лет — а это были годы, когда он формировался, — я внушал ему такие очевидные истины, как то, что мир не обязан ничем ни одному человеку, что подлинное величие заключается в создании великих произведений, а не в том, чтобы только претендовать на это, что единственная дорога к литературному успеху лежит через кропотливую напряженную умственную работу, что успеха можно достичь, только если ты его заслуживаешь, и никак иначе. Главным образом я объяснял ему, что надо избегать современных литературных клик с их лихорадочным, возбужденным бесплодием, внушал ему, что литература вырастает на своей естественной почве, остерегал его от опасности попасть в удобную, но бездонную яму внешней технической изощренности“.
Советы были неплохие. И будущий писатель Фолкнер воспринял их. Возможно, он и сам в своем творчестве пришел бы к этим выводам, но, к счастью, в те молодые годы рядом оказался умный и чуткий старший товарищ, который помог ему. И надо отдать должное Фолкнеру — он навсегда сохранил чувство благодарности Филу Стоуну, проявившееся прежде всего в том, что именно Стоуну Фолкнер посвятил свою трилогию „Деревушка“, „Город“, „Особняк“.
Говорили они, конечно, не только о литературе. Была еще одна тема, в равной степени волновавшая обоих. Этой неиссякаемой темой было прошлое, наследниками которого они себя ощущали в полной мере, прошлое их семей, прошлое всего американского Юга. У Фила Стоуна в Гражданской войне принимали участие оба деда, дяди и двоюродные братья. Но если Уильям был просто „начинен“ бесчисленным количеством всевозможных историй, анекдотов, легенд о Гражданской войне, то у Фила Стоуна знания на этот предмет были более основательными. В детстве Фил много болел и провел несколько лет в постели. В этот период он всерьез увлекся историей и прочел довольно много книг по истории Гражданской войны. Весь этот запас сведений Стоун хранил в памяти и щедро делился ими с Фолкнером.
Разговоры друзей о прошлом, естественно, переходили в размышления о современном мире. На фоне героических легенд настоящее выглядело тусклым, серым, безрадостным, не обещавшим ничего достойного. Особенно остро эту бесперспективность ощущал более юный Фолкнер. Он мечтал о славе, ему грезились героические подвиги, а жизнь предлагала крохоборческое существование в царстве наживы, стяжательства, подлости и ханжества.
