— Ладно, пошли со мной, — сказала я Юрке и обняла его за шею, — а ты, Жека, отдохни здесь, он парень стеснительный, он любит целоваться, ему нужны чувства. Ты нам будешь мешать…
И я устроила такой спектакль, какого Юрка в жизни не испытывал, мой лучший френд Мишель после подобного спектакля выложил не традиционные сто, а целых двести баков, сказав при этом, что в его родном Брюсселе такого с ним с роду никто не проделывал. А тут какой-то несчастный, возомнивший себя личностью, Чика. Да я бы к нему на пушечный выстрел не подо- шла, у него, не говоря уже обо всем остальном, денег не хватит даже на то, чтобы поздороваться, а он лезет в постель. Чика едва дышал во время нашего «свидания», время от времени он приговаривал: «Я о тебе напишу…» Это вселяло в меня силы и вдохновение. Может оказаться, что и в самом деле овчинка будет стоить выделки. Он со мной не промахнется, во время последней записи на студии композитор, к которому липли все звезды, сказал: «Из тебя, девочка, может получиться атасный человек, никто даже из самых-самых не требовал такой минимальной дрессуры». Я и в самом деле записалась быстро, у меня хоть понятие было о нотах, в отличие от других, у которых запись одного слова, фразы продолжалась сутками. Но за каждую песню я точно так же, как и, они, выкладывала по пять штук, после чего композитор, преспокойно положивший их в карман, ехал ко мне спать. Он ничем не отличается от Чики, который после публикации получит свои бабки, а все сегодняшнее — бесплатная любовная игра.
Когда мы, пошатываясь, вышли к Жеке, я прочла восхищение в его глазах: «Ты, старушка, молодец, добила Юрку вконец!». Потом я приняла душ, мы еще выпили, и с огромной ленцой я обслужила Жеку.
Чикин в это время сладко подремывал в кресле. Я собиралась уже уйти, как ему неожиданно пришла идея. Я, правда, ничего толком не поняла из его бреда. Чика говорил Жеке, что надо будет попробовать меня во главе этой тусовки, они, конечно, дворовые, угловатые, это и требуется, а что, если вдруг среди них появится фирменная чувиха, то есть я, это будет отвально. К тому же у меня имеются, как ни крути, профессиональный голос и манеры, которые у Верки и ее компании никогда не появятся. Жека тоже ухватился за эту мысль, а я им сказала: «Делайте все, что хотите, я должна быть первой, остальное, мальчики, уже ваши заботы». К полуночи я начала понимать, что из этого дерьма мне не так просто выбраться, они не остановятся, пока не допьют, не дожрут все принесенное мной. Тощие, а аппетит просто волчий, то ли с голодухи, то ли никогда подобного стола не видели. Они продолжали рассуждать о своих планах, Жека стал совать мне в нос красное удостоверение с гербом. Юрка его просил, чтобы он немедленно спрятал это удостоверение, он не хочет потом объясняться в комитете и отвечать за болтуна Жеку, но того было не унять, он кричал, что все у него схвачено, никто не сможет им помешать, иначе потеряет все, что имеет, кого бы это ни касалось.
— Ладно, давай не будем об этом, я знаю, что ты всесильный, но больше не трепись, прошу тебя, — едва шевелил языком Чика.
— Если ты волнуешься за Вику, то напрасно, это мой человек, скажи ему в ухо, что ты мой человек…
Я кивала головой, с Жекой бесполезно было спорить. Он и в самом деле появлялся иногда в «Космосе» или в «Национале», его знали многие девочки из нашей компании (я туда тоже иногда захаживала, пока не заимела квартиру и не перешла на надежную клиентуру), он их иногда припугивал, иногда чем-то выручал и, надо сказать, что какие-то крохи ему пере-падали.
— Давайте, мальчики, откроем еще одну бутылку. Хочу выпить за вас, — сказала я, и они с радостью согласились. Не прошло и часа, как оба уснули. Я приняла душ, откопала в шкафу чистое белье и улеглась в соседней комнате.
Утром отваливалась башка, и вообще было ощущение, что извалялась в грязи. Они продолжали спать, а я тихо затворила за собою двери.
С радостью оказалась в своей квартире, посмотрела на часы: в половине десятого должен звонить Мишель, я его никогда не подвожу. За последние месяцы он самый надежный. Все, что есть в квартире — и мебель, и ковры, и масса разных безделушек, — благодаря только ему, Я плачу за квартиру бешеные деньги, пятьсот рэ в месяц, но она лучше любого люкса в самом шикарном отеле. Таким, как Жека и Чика, сюда вход воспрещен, они полностью ошалеют от увиденного и начнут — не сомневаюсь в этом — тут же увеличивать свои ставки. Ста баками за вечер я никогда в жизни не отделаюсь, побывай они здесь и пронюхай кое-что о моей жизни поподробней. Я приняла душ, намазалась кремом и легла отдохнуть возле телефона-секретаря — подарка Мишеля. Стоило позвонить — и мой голос, записанный на пленку, мягко отвечал, когда я прибуду.
Я собиралась уже было задремать, как меня вдруг стало мучить вчерашнее предчувствие: что-то неладно дома, надо обязательно позвонить матери, давно с ней не говорила. Мама знает мой телефон, но сама звонить явно не станет, опять у нее какие-то обиды. Да, тогда, несколько лет назад, я выкинула фокус, когда вдруг бросила все и уехала в неизвестность, но теперь уже все, можно считать, позади. Она приезжала ко мне несколько месяцев назад, охала и ахала, когда ходила по квартире, приговаривала, что никогда подумать не могла бы, что вот так живут молодые певицы, а когда получила от меня массу нарядов, вдруг загрустила: «Откуда у тебя все это?» Я стала рассказывать о гастролях, показывала ей афиши, говорила, что скоро мои песни зазвучат по радио, телевидению, много работаю, деньги платят большие, на кого мне их тратить?
Я чувствовала, что ей очень хотелось, спросить о самом главном: о моей личной жизни. Там, в Воронеже, мною часто интересуется Генка Петров, мы с ним встречались несколько лет, он учится в медицинском, его мама говорит, что он ни с кем нё встречается, а все меня вспоминает.
— Мне не до этого, мама, — сказала я ей. — Липнут, конечно, всякие, но я их посылаю. Все будет позже, когда я чего-нибудь добьюсь.
Она увезла домой записи моих песен, давала их слушать знакомым, и те ее убеждали, что я сделала правильно, уехав из Воронежа, здесь бы мне светило лишь преподавание музыки в школе за несчастные копейки. Но мама, я это прекрасно чувствовала, думала совсем иначе. Я и сама часто вспоминала Генку, таких людей, как он, мало, его я прекрасно понимала, но он навсегда остался в прошлой, другой жизни, нам никогда не встретиться больше, никогда не поговорить, как раньше. Я стала совсем другой, и его счастье, что он не знает, какой…
Я протянула руку к телефону, не осмеливаясь набрать домашний номер, потом все же решилась. У мамы был тихий голос, она говорила так, когда была очень обижена.
