У выхода из здания вокзала стоял автомобиль. В него в сопровождении спешенных текинцев уселся маленький генерал с раскосыми глазами. Всадники в громадных белых папахах и малиновых халатах взяли автомобиль в полукольцо. Кортеж двинулся в сторону Ставки. Генерал Корнилов прибыл к новому месту службы и вступил в должность Верховного главнокомандующего русской армией.
Почему был снят Брусилов, занимавший этот высокий пост? Сказались последствия третьеиюльского выступления большевиков и последовавшего затем правительственного кризиса. Обожавший себя Керенский еще в бытность князя Львова главой Временного правительства, задолго до третьеиюльских беспорядков, в середине июня вступил в конфиденциальные переговоры с тогдашним Верховным главнокомандующим Брусиловым. Разумеется, не напрямую, а через Савинкова, своего помощника по военному министерству, комиссара Временного правительства при Ставке Верховного главнокомандующего. Брусилову был задан вопрос: будет ли он поддерживать Керенского в случае, если тот посчитает необходимым возглавить революцию?
Главковерх дал отрицательный ответ, мотивируя тем, что идея диктаторства нереальна, поскольку она будет воспринята как контрреволюция, а это закончится солдатским бунтом и расправой над офицерами.
Тогда роль диктатора была предложена самому Брусилову. Савинков заливался соловьем: Брусилова знает всякий, его популярность в армии необычайно высока, он талантлив и опытен. Однако генерал и здесь ответил отказом, заявив, что попытка установить военную диктатуру в сложившихся обстоятельствах лишь даст решающие козыри большевикам.
Керенский, потерпев неудачу, от своей затеи не отступал. Третьеиюльские события укрепили его в замысле «возглавить революцию своей диктатурой». Брусилов оказался слишком осторожным, несговорчивым. Выбор пал на Корнилова. Подходящая кандидатура по всем статьям. В правительство не метит, не политик.
Куда ему, пехотному генералу, чей потолок — сугубо военная сфера. Вот здесь он на месте. Керенский вспомнил свое короткое пребывание на Юго-Западном фронте, трупы повешенных на придорожных столбах, солдатский страх при появлении маленького генерала с его ужасным азиатским конвоем, готовым выполнить любое приказание своего «уллы-бояра».
Став председателем правительства, Керенский хотел показать твердую руку. Все надежды были на армию. С этой целью он назначил на шестнадцатое июля совещание высших военачальников в Ставке в Могилеве. Хотел послушать, что скажут генералы.
Выступили все приглашенные. Главковерх Брусилов, его начальник штаба Лукомский, главнокомандующие Западным и Северным фронтами Деникин и Клембовский, военный советник Временного правительства Алексеев, Рузский, Савинков. Корнилов и главнокомандующий Румынским фронтом Щербачев в работе совещания не участвовали, так как их фронты вели активные боевые действия.
Генералы в один голос потребовали упразднить солдатские комитеты и прочие выборные органы, которые разлагали армию. Особенно резко выступил Деникин, назвав армию не инструментом ведения войны, как ей положено быть, а клубом для беспрерывного голосования.
В итоге совещание признало необходимым «изъятие политики из армии, восстановление дисциплины». В воинских частях упразднялись институты комиссаров и солдатских комитетов. Отменялась Декларация прав солдата. Вводились смертная казнь на фронте и военные суды в тылу.
Это были естественные меры по спасению разлагавшейся армии. Их, безусловно, приветствовала та часть русского общества, которая считала невозможным заключение сепаратного мира с Германией и ее союзниками. Сторонники прекращения войны восприняли решения Ставки как покушение на демократические завоевания. Большевики, разумеется, выступили против, что не помешало им по прошествии некоторого времени, когда они пришли к власти, осуществить эту программу в ходе строительства Красной Армии, за исключением разве что пункта о комиссарах.
Генералы понимали, что приняли непопулярные решения. Глядя на них, Керенский мучительно думал о том, кто же возьмется за исполнение этой программы. Тягостное впечатление на него произвели слова главковерха Брусилова, заявившего, что приказ о полевых судах и смертной казни он подписывает, но знает: приказ этот неисполним, так как вряд ли найдутся охотники выносить приговоры, а тем более приводить их в исполнение. Тогда и мелькнула у Керенского мысль заменить Брусилова Корниловым. Маленький генерал с калмыцким разрезом глаз излучал силу и волю. Керенского с его впечатлительной, женственной натурой непроизвольно тянуло к таким людям. Окончательное решение у министра-председателя созрело в поезде, несшемся из Могилева в Петроград.
Через несколько дней после вступления в должность к Корнилову пожаловали представители главного комитета Союза офицеров. Эта организация возникла в Могилеве при Ставке в мае, когда Корнилов командовал армией на Юго-Западном фронте. Лавр Георгиевич участвовал в ее учредительном съезде. Члены главного комитета Союза офицеров предложили Корнилову спасти армию и Россию. Сюда же, в Могилев, для переговоров с Верховным прибыл К. Николаевский, председатель Республиканского центра — политической организации крупных русских промышленников и банкиров. Николаевский откровенно сказал Корнилову:
— Временное правительство не способно удержать власть в своих руках и тем более руководить нарастающим движением… В вас, Лавр Георгиевич, мы видим спасение России.
Когда двенадцатого августа Корнилов приехал в Москву на государственное совещание, ночью, стараясь быть незамеченными, в его вагон пришли промышленник Путилов и банкир Вышнеградский. Оба были людьми больших денег и больших возможностей. Путилов был предельно краток:
— В затянувшейся междоусобице Временного правительства и исполкома Петросовета может победить третья сила. Лавр Георгиевич, речь идет о большевиках.
Уходя, поздние визитеры пообещали, что съезд представителей торговли и промышленности готов оказать любую помощь, необходимую для прекращения смуты на Русской земле.
Открытие государственного совещания в Москве в Большом театре было встречено мощной забастовкой, организованной большевиками. С Театральной площади не расходились толпы манифестантов. Большевики опасались, что представители правительства, Советов, генералитета, промышленники и общественные деятели и в самом деле могут прийти к соглашению, объединившись вокруг какой-либо сильной личности. Опасения были не напрасными, ибо уже на вокзале, встречая Корнилова, представитель кадетов от имени своей партии заявил:
