Анюта прождала его весь вечер и утро, измученная тревожным раздумьем и безотчетной тоской. Не вытерпев, вышла на окраину станицы. Здесь состоялась их последняя встреча...
Так вот и выложил Захар перед полковником всю свою историю, - может быть, и не так, как она описана здесь, однако рассказал все подробно, даже не забыл про топор и про быка, только умолчал о скатерти. Неудобно было признаваться казачине, что дивчина отхлестала его тряпкой. Не сказал и о сыне, о существовании которого Захару не было известно.
Лев Михайлович слушал внимательно, иногда задавал вопросы, иногда молча хмурился. Когда Торба кончил свою исповедь, полковник закурил и спросил:
- А сам ты чувствуешь, что виноват во всем?
- Сначала одна была думка, потом другая, а зараз третья. Як побыл на войне, самый малый пустяк кажется наикращим!
- Анюта не пустяк, а человек!.. А письмо такое ты зря написал, надо как-то по-другому... - Подумал, потом решительно добавил: - Нет, пожалуй, пошли так, как есть! Сучкастое твое письмо, но зато откровенное. Так лучше будет. Только вот "Анна Митриевна" - это нехорошо... Напиши просто: "Здравствуй, Анюта!" Колхозникам напиши - им дорога каждая весточка с фронта. Народ нас воевать послал, законно интересуется. Ну, добре, мы еще потолкуем...
Во дворе кто-то громко крикнул на коня: "Стоять, ишь ты!" В сенцах послышались шаги, открылась дверь. Вошел чернобровый казачок в щегольской кавалерийской венгерке, со свертками под мышкой.
- Покушать, товарищ полковник, - проговорил он, шурша газетой.
Доватор скользнул взглядом по сверткам и, посмотрев на часы, с досадой поморщился.
- Вы, товарищ полковник, со вчерашнего дня ничего не кушали, обиженно проговорил коновод. Он хотел еще что-то сказать, до Доватор нетерпеливо остановил его:
- Ничего! Надо тренировать вот эту кухню, понял? Война-то только начинается! - Он шутливо похлопал коновода по животу. - А ты коней накормил? Нет? Значит, и самим есть пока не положено. Да, кстати, кажется мне, что Сокол жалуется на левую переднюю ногу, надо посмотреть.
- Кони получат в свое время. А вам надо сейчас покушать, - упрямо настаивал коновод.
- Я смотрю, Сергей, ты во сто раз хуже моей жены! Ей всегда казалось, что я мало ем. Начнет уговаривать: "Вот этого поешь да то попробуй". Так напробуешься, что лень одолевает, поспать хочется. Верно?
Доватор, улыбаясь, смотрел на Торбу.
- Точно так, товарищ полковник! Жирный кот на мышей не охотится, весело сказал Захар.
ГЛАВА 4
С приездом Доватора в кавгруппу началась горячая подготовка конницы к рейду по глубоким тылам противника.
Это было сложным делом. В боях дивизии понесли потери. Их необходимо было восполнить.
На подготовку к рейду был дан жесткий срок. За этот срок прежде всего надо было научить людей особой тактике действия в тылу врага, повадки которого были еще мало изучены.
В первые дни войны бывали кое-где случаи, когда слово "окружение" становилось источником путаницы, неразберихи, а порой и паники, которую поднимали трусы и разгильдяи.
На долю Льва Михайловича Доватора выпала почетная задача: развеять боязнь окружения и доказать на практике, что бить врага можно всюду, были бы на то воля и умение.
Но на первых порах Доватору пришлось столкнуться и с такими людьми, которые, еще не успев как следует повоевать, возомнили себя опытными стратегами. Они готовы были спешить конницу и превратить ее в пехоту.
Прочитав боевой приказ о подготовке к рейду, подполковник Холостяков сказал Доватору:
- Я не обсуждаю приказ, а высказываю свое мнение... Несколько дней назад мы едва вырвались из окружения, а сейчас сами полезем в пекло!.. Обо мне можно подумать, что я трус. Постарайтесь понять, товарищ полковник, что для военного человека умереть вовсе не трудно... - Голос Холостякова звучал надорванно, с волнующей хрипотцой. - Сейчас как раз нужно жить, чтобы разбить фашистскую армию. Значит, нужно беречь человеческие жизни. Скажу вам откровенно, при такой обстановке я бы не пошел с конницей по тылам противника, а щадил бы людей...
Доватор слушает его молча. Медленно подняв от стола голову, внимательно своими ясными, острыми глазами оглядывает этого человека с ног до головы. Поощрительно и сдержанно говорит:
- Продолжайте, пожалуйста...
- Сейчас на всех фронтах сложное положение. Вы это, надеюсь, отлично знаете. Нам потребуется много живой силы, много резервов и технических средств. Стратегическая обстановка пока складывается не в нашу пользу.
- Это слишком туманно выражено, товарищ подполковник. Говорите ясней.
Еще в штабе фронта Доватор слышал много разговоров о немецкой стратегии и тактике, о быстроте маневренных передвижений. Сам выспрашивал подробности у знакомых командиров, побывавших в бою. Это были полезные, деловые суждения, без уныния и подавленности. Но тут Холостяков с назойливой бесцеремонностью внушал другое.
- Слишком туманно, - повторил Доватор.
- Постараюсь говорить ясней, - продолжал Холостяков. - Будем смотреть правде в глаза: Ельня окружена противником, Смоленск пал, фронт приближается к Москве, самые важные магистрали в руках немцев, а мы намерены распылять силы. Надо их концентрировать и готовиться к обороне. Командиры штаба армии не протерли еще глаза. Не видят и не чувствуют обстановки!
- Понимаю! - соглашается Доватор. - Однако мне кажется, штаб армии и вы желаете как раз противоположного. Не писали вы об этой вашей точке зрения наштарму?
- Не писал, а говорил, - ответил Холостяков. - Этим партизанским рейдом сейчас болеют все командиры и политработники. Ну и кавалеристы, конечно. Совершить марш по тылам врага с клинками наголо очень соблазнительно, но...
Холостяков поймал холодный взгляд и скрытую усмешку Доватора, и ему стало как-то не по себе. Странную скованность он испытывал в присутствии этого молодого полковника. Вопросы его были деловые, обдуманные, а реплики меткие, хлесткие, как удар хлыста, которым заставляют коня идти в галоп. Стараясь подавить неприятное чувство, Холостяков стал говорить громче, не подозревая, какую злую шутку задумал сыграть с ним стройный, с веселыми глазами полковник.
- Но я скажу, что идти самим в окружение при современной войне - это, знаете...
- Да, пойдем в тыл, в окружение, - отвечал Доватор, присматриваясь к Холостякову.
- Мы с вами встретились двадцать минут назад, - продолжал тот, - не знаем друг друга, но я беру на-себя смелость заявить вам, что операция эта гибельная: напрасно погубим конницу.
- Да я, пожалуй, согласен с вами! - неожиданно заявил Доватор.
- Что?.. Вы согласны? А мне, признаться, показалось, что мы не понимаем друг друга... Я привык говорить, что думаю, и очень рад, что мы пришли к единому убеждению.
