— Кириков, при прыжке с подожженного аэростата сразу кольцо дергать нельзя. Нужно затяжку сделать пять секунд. Так и считай: сто один, сто два, сто три, сто четыре, сто пять. Тогда и дергай. Понял? Надевай парашют.
Кириков послушно накидывал ранец, подгонял подвесную систему, и тренировки продолжались до вечера.
Все это пригодилось обоим буквально через две недели. 23 сентября аэростат с Джилкишиевым и Кириковым подожгли вражеские истребители. А было это так.
В отряд аэростатов наблюдения приехал командующий артиллерией 42-й армии и поставил задачу обнаружить вражескую дальнобойную батарею, которая уже несколько дней обстреливала Кировский завод.
— Разведчики никак не могут обнаружить эту батарею. Когда она работает, фашисты открывают сильный минометный огонь и оглушают. Инструментальная разведка не может сделать засечки. И потому ваша задача точно определить координаты…
Два дня аэростат висел в воздухе — сторожил батарею, — но безрезультатно. Фашисты молчали, видимо, не хотели себя демаскировать.
Утром 23 сентября в воздух поднялись Джилкишиев и Кириков. За полчаса они обнаружили несколько стреляющих батарей, но той, главной, не было видно.
Наконец у Вороньей горы наблюдатели заметили яркие вспышки и тут же на Кировском заводе — разрывы снарядов.
— Есть цель! — радостно закричал в телефонную трубку Джилкишиев. — Дальнобойная артиллерия противника!.. — передал координаты.
В следующее же мгновение неожиданно сверху, из облаков, выскочили два «мессера» и полоснули по аэростату трассирующими очередями. Оболочка аэростата мгновенно вспыхнула, на глазах теряя упругие формы.
— Женя! Горим! Прыгай! — Джилкишиев стоял у задней [28] стенки корзины, наиболее удобной для прыжка. По-кошачьи перемахнув через борт, он выбросился из гондолы и раскрыл парашют.
Кириков выпрыгнул следом. Но то ли он упустил какую-то секунду, то ли затяжка была мала… Только с земли все видели, как парашютист скрылся за пылающей оболочкой и осталось в небе одно лишь черное облако горящего прорезиненного перкаля.
Упала на землю обгоревшая гондола, приземлился Джилкишиев, а Кирикова нет…
Получилось же, как выяснилось позже, вот что.
Пылающая оболочка хоть и пронеслась перед глазами воздухоплавателя, заглянув в них своим ослепляющим небытием, но парашют чудом не загорелся. А Кириков, чуть придя в себя, оторопел: он почувствовал, что не опускается с парашютом, а вопреки всем законам физики, наоборот, поднимается все выше и выше! «Что за чертовщина? — лихорадочно соображал он, вертя головой. — Уж не в рай ли?» Но наконец догадался, что его тянет вверх восходящий поток горячего воздуха — с физикой все было правильно.
Парашют отнесло далеко в сторону. Кириков приземлился, только не совсем удачно: сначала ударился о крышу невысокого здания, затем его потащило на сарай, а очнулся воздухоплаватель на груде старых железнодорожных шпал под глухой незнакомый голос:
— А ну-ка врежь ему еще разок! Ишь прикидывается…
С трудом разлепив глаза, Евгений увидел на фоне ясного неба свирепое лицо молодого бойца, который действительно приготовился еще раз ударить его прикладом.
— Ты что?! Свой я! — вмиг вскинулся Кириков.
Тут и разобрались, объяснились до конца.
Так, понемногу, знакомился я с новыми товарищами, и если что смущало при вступлении на должность заместителя начальника штаба, то лишь одно — некомпетентность в боевой работе воздухоплавателей. Пройдя немалую школу первых девяти месяцев войны, я, конечно, уже мог считать себя кадровым командиром, но тех обрывочных сведений по воздухоплаванию, которые почерпнул когда-то на учебном полигоне в Луге, для выполнения возложенных на меня обязанностей было недостаточно. Вывод напрашивался один — садиться за учебники, наставления, штудировать метеорологию, правила стрельбы, корректировки артогня. И здесь мне. повезло: в дивизион вскоре прибыло тридцать молодых артиллеристов и корректировщиков. Теперь уже, как штабной работник, я не только знакомился с начинающими [29] воздухоплавателями, но вместе с ними познавал таинства корректировки и разведки с аэростатов наблюдения.
* * *
В начале войны на Ленинградском фронте, как я уже говорил, действовали разрозненные воздухоплавательные отряды. Для боевой работы в отрядах использовали привязные аэростаты с гондолой на двух наблюдателей. Оборудование гондолы бесхитростное: высотомер, полевой телефон, иногда еще массивный фотоаппарат для съемки местности. Да и сама гондола, как уже упоминалось, представляла собой простецкую корзину из сплетенных прутьев ивняка. Этот наблюдательный пункт, как принято было говорить у воздухоплавателей, сдавался в воздух и выбирался на тонком стальном тросе диаметром 4,6 миллиметра с помощью специальной лебедки, смонтированной на автомашине.
Все данные наблюдатели передавали по телефонному кабелю в штаб отряда или непосредственно в артиллерийские части, когда проводилась корректировка артогня.
Казалось бы, действительно, чего проще: сиди в корзине да передавай. Однако враг хорошо понимал, чем грозит ему поднятый в воздух аэростат наблюдения. Практически каждый подъем сопровождался интенсивным обстрелом, атаками истребителей. Как же было непросто научиться вести наблюдения спокойно и хладнокровно, когда то слева, то справа воздух разрывают снаряды, завывают «мессеры»…
Наши обстрелянные воздухоплаватели учили этому новичков и словом, и делом с первых дней совместной работы. Вместе с новичками учился и я. Однако непринужденный разговор о боевой работе порой запоминается намного быстрее любых инструкций и наставлений, прочно держится в памяти долгие годы. И ветераны-воздухоплаватели не жалели времени для молодых — передавали свой боевой опыт.
— Ну вот, — начинает рассказ Судаков, вспоминая войну с финнами, — когда стало ясно, что линию Маннергейма с ходу не взять, мы получили приказ готовиться к штурму!
Для нас это — разведка, разведка и еще раз разведка. Иногда три часа болтаешься в корзине, смотришь: там финн тропинку проторил, а дота вроде нет. Зачем ходят? Прошу артиллерию: «Ну-ка, братцы, пощекотите холмик». Ага, огрызнулись. Нанесем на карту место вспышки. При штурме накроем, а пока думайте, что я вас не заметил.
Но противник был тоже не лыком шит — хитрый. Бывало, только поднимешься в небо — батареи начинают палить [30] в открытую, да как! Поначалу-то думал: вот лопухи, раскрылись! Засечешь быстренько огневые точки. Только потом научился распознавать: коль вспышки жидковатые, значит, ложные.
— А из гондолы вам приходилось прыгать? — спрашивает кто-то из молодых.
