Свершилось дело жизни Богдана Хмельницкого. «Радостно прочетши «государеву грамоту», он пишет Бутурлину, Алферьеву и Лопухину письмо, исполненное благодарности царю за «милостивую ласку и великое жалованье».
Это были слова, идущие от самого сердца, не только Хмельницкого, но и всего украинского народа.
ПЕРЕЯСЛАВСКАЯ РАДА — СВЕРШЕНИЕ ЦЕЛИ
Великие и полномочные послы Василий Бутурлин, Иван Алферьев и Ларион Лопухин выехали из Москвы 9 октября 1653 года. Каждого из них сопровождала почетная свита. В свиту посольства входили более сорока стольников, стряпчих, дворян, подьячих и переводчиков. В составе посольства был также голова московских стрельцов Артамон Матвеев со стрельцами. С ними отбыл из Москвы и посланник Богдана Хмельницкого Лаврин Капуста. Он договорился с Бутурлиным, что поедет вперед, чтобы на границе посольство встретили представители гетманского правления и сопровождали «к войску».
В начале октября в Москве обычно бывает дождливо и пасмурно. Но в это утро, вдруг разорвав набрякшие влагой тучи, выглянуло солнце и весело заиграло на крышах, в лужах, на лицах людей. И все посольские люди, кто на лошадях, кто на подводах, кто в каретах, признали это за добрый знак.
Согласно предписанию, двигалось посольство «спешно, не мешкая…, чтоб государеву делу мотчанья не было». Хотя в этот год осень выдалась дождливая и размокшие дороги стали труднопроходимы, но 15 октября были уже в Калуге, 27 — в Севске, 1 ноября — в Путивле. Посольство было настолько спешным, что покинуло Москву, не дожидаясь даже инструкций. И уже в дороге оно получило царский указ о том, как, «будучи у гетмана, наше дело делать». Царские грамоты догоняли посольство на всем пути. В грамоте, полученной 7 ноября в Путивле, царским послам предписывалось: «Как они, боярин Василий Васильевич с товарищи, приедут в Путивль, велено послати от себя в Чигирин проведать подлинно, где ныне гетман Богдан Хмельницкий, в Чигирин пришел ли или где стоит в обозе. Да будет гетман в Чигирин пришел, велети гетману про себя объявить, что посланы они… о государевых великих делах к нему, гетману, и ко всему Войску Запорожскому наскоро…»
3 декабря в Путивль приехал полковник кальницкий Иван Федоренко. Он передал Василию Бутурлину письмо от гетмана, в котором тот выражал радость по поводу решения Земского Собора и приезда послов, просил их, пока он не вернется в Чигирин, ожидать его в Переяславе. «А в Чигирин итить не велено для того, — сообщал Бутурлину представитель гетмана, — что город малый и траву саранча поела, а где саранча и не поела, и тут от засухи хлеб не родился, и хлебом и кормом в тех местах скудно». Переяслав же по тому времени был вторым большим экономическим и административным центром после Киева, старым казацким полковым центром на Левобережной Украине. Иван Федоренко и должен был проводить московских послов в этот город.
Хмельницкий находился в это время около Каменец-Подольского и держал в осаде польского короля, который «окопался под Жванцем за Каменец-Подольским, и в таборе великий голод и нужда, много немцев умирает…». Польское войско было отрезано от баз, не имело подвоза продуктов, терпело большие потери от ежедневных нападений казаков. Почти семидесятитысячной королевской армии грозил полный разгром.
Во второй половине ноября Хмельницкий, тщательно подготовившись, решил дать полякам генеральный бой. Казаки начали штурм королевского лагеря. Но хан и здесь, как и под Зборовом, предал Хмельницкого. Узнав о решении Земского Собора, Ислам-Гирей III поспешил договориться с Яном-Казимиром и заключил с ним 5 декабря 1653 года так называемый Жванецкий договор. Король обязался уплатить хану контрибуцию в сумме 100 тысяч польских злотых и, кроме того, дал разрешение татарам на грабежи: на протяжении сорока дней они могли брать ясырь на Волыни с казаков и «русинов».
Стремясь удержать Хмельницкого от воссоединения с Россией, хан предложил ему также заключить мир с Польшей на условиях Зборовского трактата. Король вынужден был в сложившейся ситуации согласиться на это, хотя в будущем и не думал держать своего слова. За все «благодеяния» Хмельницкий должен был принять участие в совместном нападении на Российское государство, которое хан и король планировали на весну 1654 года. Хмельницкий гневно отказался. Собрав раду полковников, он обсудил на ней создавшееся положение. Было решено больше не задерживаться под Жванцем и возвращаться на Украину.
Карета с Хмельницким, окруженная казацкой охраной, медленно двигалась по промерзлой декабрьской дороге. Задумчиво смотрел гетман на припорошенную снегом землю, на заросшие бурьянами уже который год не-паханные поля, на которых почти не видно было людей. Сколько лет борьбы и тревог пришлось пережить ему и всей Украине. Что-то сулит будущее? Решение Земского Собора — это, конечно, огромная победа. Но положит ли оно конец войнам? Мысль об этом рождала тревогу.
А может, причиной душевной смуты было то, что ехал на похороны сына, который лежит в чигиринской церкви и дожидается его. Как там дома? Удалось ли Ганне хоть немного утешить невестку, которая, как ему сообщили, убитая горем, все ходит и ходит вокруг церкви, забывая о только что родившихся близнецах? Волновало и то, как восприняла она его приказ об отце — молдавском господаре Лупу. Когда он прибыл на Украину после изгнания из Молдавии в октябре 1653 года, его приняли с сочувствием. Хмельницкий распорядился поселить Лупу со свитой в 50 человек в Умани. Но вскоре гетману донесли, что тот снова начал сноситься с польской шляхтой и плести против него интриги. В гневе Хмельницкий выдал Лупу крымскому хану.
В Чигирине его ждет встреча с царскими послами. И он подумал, негоже завершать великое дело воссоединения, не посоветовавшись с Запорожским кошем. Заручившись поддержкой коша, начинал он войну с поляками и не может не посоветоваться с ним, принимая такое серьезное решение. Нужно будет по приезде в Чигирин сразу же написать письмо на Сечь.
И снова дорога. И снова вконец ограбленные ханской ордой села и города. Невозможно было смотреть на пустые хаты, на безжизненные дворища, в которых нередко виднелись трупы людей.
Вдруг карета остановилась.
— Что случилось? — спросил он подскочившего к окну сотника.
Тот показал на казацкое войско, скачущее навстречу. Через минуту первые казаки были уже около кареты. Один из них соскочил с коня и подошел к карете. Хмельницкий узнал в нем своего давнего друга Ивана Сирко, которому поручил казацкое войско, оставшееся с татарами после Жванецкой битвы. Полковник низко поклонился и с волнением в голосе проговорил:
