— Люблю украинську природу за полну миску галушок, люблю украинську породу за полну пазуху цицок!
Чем и привел в состояние экстаза местных парубков.
На следующий день Нинка, гордо неся грудь именно таких размеров, о которых с таким восторгом заявил заморский муж и под напором которой вот-вот должна была лопнуть кофточка, а заодно с ней и легенда о том, будто бы Сталин и водка подкосили генетический код нации, двигалась в сторону автостанции. За ней с чемоданами, словно набитыми камнями, семенил негр, несмываемую черноту которого подчеркивала белая влажная повязка от головной боли.
— И как она там, на чужбине, кровиночка моя? — чуть было не пустила слезу бабка Ганна.
Говорят, что и вправду тот негр сын какого-то то ли вождя, то ли короля, а раз так, то значит принц. А кто ж из девок не мечтает выйти замуж за принца?
Тут бабка вспомнила о внуке.
— Иванэ, а, Иванэ! Кому кажу, сатана така, иды зараз же борщ йисты!
— Та нэ хочу! — ответил на чистейшей украинской мове черномазый наследник африканского престола, поднимая босыми пятками пыль вслед за сверстниками пролетарского происхождения и удиравшей от них свиньей.
И тут бабка, смутно чувствуя наличие генных связей, перед которыми бессильны расстояния между внучком и обитателями африканских джунглей, крикнула ему вдогонку, змеем изгибаясь в том месте, где когда-то была талия:
— Ну звыняйтэ, бананив у нас нэмае!
Да, действительно, бананы на Украине не растут.
— Слава, просыпайся, — доносилось откуда-то издалека.
Восьмилетний Славка, нагулявшись со сверстниками, промокший и уставший так, что сил не осталось даже для того, чтобы поесть, едва появился дома поздним вечером, как забрался под одеяло и, подрожав некоторое время, согрелся и уснул.
— Славка, просыпайся, вставай, сходи за дровами.
«Ну вот, — подумал Славка, — не успел лечь, как им дрова понадобились. Сами, что ли, принести не могут?»
— От, паразит такой, намотается за целый день, а потом дрыхнет без задних ног. Хорошо, что хоть падать, как раньше, перестал. А то свалится с кровати на холодный пол и продолжает спать, а мне вставай, поднимай его, чтоб не заболел, как алкаша какого-нибудь!
Ещё не проснувшееся Славкино сознание ухватилось за странную фразу. И почему мамка говорит «без задних ног»? Разве бывают у человека задние ноги? Задние ноги бывают у собак, у кошек, у свиней. А, понятно, почему. Он видел под Новый год, как Борькин отец, едва выйдя из магазина, «принял на грудь» и упал на повороте прямо в грязь. Он матерился, поворачиваясь на живот, и бормотал:
— И что за зима такая? Новый год, а вместо снега дождь поливает. Был бы снег, ни за что бы не упал в грязь.
Когда же он пытался подняться, то встал вначале на четвереньки и ноги у него и в правду очутились сзади.
— Теперь я точно знаю, почему взрослые так говорят, — понял Славка.
Борька был не только соседом, но и Славкиным закадычным корешем.
— Ты мой кореш! — говорил, поднимая стакан с водкой, Славкин отец Борькиному.
Из чего Славка заключил, что кореш — это всё равно что друг и, может быть, почти что родственник.
— Сейчас возьму ремень, так ты у меня сразу встанешь!
Славка понял, что дальше испытывать судьбу опасно, мамка такая строгая, что и впрямь возьмется за ремень, поэтому глубоко вздохнул, набираясь решимости, и, свесив ноги, сел на кровати.
В окошке едва серело, а перед тем, как с головой укрыться одеялом, чтоб быстрей согреться, он взглянул на окно. Оно было черным.
«Значит, начинается день, — сообразил Славка, удивляясь тому, как быстро, будто мгновение, пролетела ночь. — Я-то сообразил, а вот Борькин отец прошлым летом, оклемавшись только к вечеру, на всю округу кричал: «Манька, мать твою, вставай доить корову, светает уже». Тетя Маня — это Борькина мамка.
— А ну, живо за дровами! — поторопила его мать. — Холодно в доме, они вон замерзли, наверное.
Мать кивнула в сторону большой кровати, где вповалку спали Славкины братья и сестры возрастом помоложе его. Два брата и две сестры. Славка вспомнил, как вечером мамка долго молча глядела на детей, а потом задумчиво сказала:
— Вон соседка Зинка — совсем ещё соплячка, первого января родила второго и уже собирается идти за материнским капиталом, Путин аж двести пятьдесят штук погрозился дать, — из мамкиных глаз потекли слезы. — А мне со своей гвардией что делать?
Славка надел голубоватую куртку из непонятного шуршащего материала и, уже выходя из дома, услышал, как горестно вздохнула мамка:
— Хорошо, что пока тепло. Ударят морозы, в чем тогда малец ходить будет?
Куртку в конце прошлого лета, перед отъездом в Москву, принёс Венька:
— Из синтетики, — объяснил он, почему шуршит куртка. — На, носи на здоровье, она мне уже мала, а выбрасывать, сам понимаешь, жалко.
«Мамка тогда заплакала. Она всегда, чуть что, плачет. Ей дают, а она, вместо того чтобы радоваться, плачет», — вспомнил Славка.
Славка решил, что ему придется удрать из дому сразу же после того, как принесет мамке дров, потому что она тут же пошлет его принести воды из колодца, а потом за хлебом.
«За водой, куда ни шло. Колодец недалеко. А вот за хлебом! Магазин-то на другой улице, а там Юрок со своими друзьями. Мать его тоже рано поднимает. Туда одному лучше не ходить. Сопатку точно расквасят, — Славка потрогал только что заживший нос. — И сдачу отберут. А мамка ни за что не поверит, подумает, что я себе «марс» купил, или «сникерс». А я их ни разу не пробовал».
Славка, избавившись от дров, дождался, пока мамка, открыв печку, стала укладывать туда для растопки мятую газету, и выскользнул за дверь.
Дмитрий Александрович Ракитский ранним, едва забрезжил рассвет, утром 13 января 2007 года занял место пилота в кабине вертолета Робинсон-44, запустил и прогрел мотор, запросил руководителя полётами разрешения на взлет и, получив его, установил требуемые обороты несущего винта и привычным движением ручки шаг-газа поднял вертолет в воздух.
Прямо перед ним смотрелись ярко освещенные даже в выходные дни окна Истринского экспериментального механического завода, где Юрий Дмитриевич Баженов и Эдуард Борисович Бабенко строят удивительно прекрасные и практичные самолеты, пригодные для обучения начинающих пилотов и обработки полей в сельском хозяйстве.
Взлетать в направлении завода Ракитский не стал, а на высоте два-три метра отвёл вертолет «задним ходом», хвостом вперед, и над свободной площадкой развернул его в направлении взлета.
— «Шереметьево-подход», борт ноль четыре триста пять взлетел с площадки «Крючково» в девять ноль, ноль; высота двести метров, курс…»
