— «Шереметьево-подход», борт ноль четыре триста пять взлетел с площадки «Крючково» в девять ноль, ноль; высота двести метров, курс…»
— Ноль четыре триста пять, — ответил диспетчер, — сообщение принял, доложите расчетное время прохождения Костино.
В деревне Костино на границе Дмитровского и Сергиево-Посадского районов расположен контрольный пункт десятого воздушного коридора. Здесь пролегают маршруты воздушных судов, улетающих на Север или прилетающих оттуда.
— «Шереметьево-подход», борт ноль четыре триста пять, расчетное время Костино девять тридцать.
— Два ноля триста пять, доложите прохождение Костино, — повторил диспетчер.
— Вас понял, — ответил Ракитский, сделав отметки на навигаторе, закрепленном на левом бедре.
«Зима в этом году какая-то шальная, — неторопливо думал Ракитский. — Температура ноль градусов, и это тринадцатого января, Правда, что ли, глобальное потепление наступает так стремительно, или на этом греют руки шарлатаны?»
Внизу проплывала едва прикрытая снегом земля, прозрачные, казавшиеся беспомощными без листвы, черные перелески открывали тайны выживающего в них зверья, по дорогам, волоча за собой облака жидкой грязной пыли, спешили ранние автомобили. По сравнению с ездой по дороге с бесконечными обгонами, постоянно заливаемым просоленной грязью лобовым стеклом, наглой дурью обгоняющих или едва плетущихся водителей, полет на вертолете представлялся настоящим отдыхом. Конечно, было бы намного приятнее, если бы в лобовое панорамное остекление неслась голубая и зеленая даль, а не как теперь — свинцово-черное до самой земли небо.
«Да и тринадцатое сегодня, число не совсем удобное для полетов, — размышлял Ракитский. — Тогда, в девяностом году, ребята летали на «тэшке» (Як-18Т). Такая же погода была, только чуть-чуть холоднее. А сторож, бывший летчик, воевавший в Отечественную на штурмовике, все просился полетать. Посадили его рядом с инструктором, дали поуправлять. Когда этот матерый воздушный волк, держась за «рога» штурвала, летел над черной незамёрзшей Волгой, из его правого глаза катилась слеза».
Немного позже, в крайнем полёте, инструктору пришлось садиться в сумерках на припорошенный снегом аэродром, и он в рассеянном свете не смог точно определить высоту выравнивания и разложил самолет. И тогда, глядя на деформированный центроплан, через обшивку которого проскочили головки заклепок, старый пилот, только что от восторга перед полетом ронявший скупую мужскую слезу, вспомнил летные традиции боевой молодости и с укоризной произнес:
— Ну, кто же сегодня летает? Понедельник, тринадцатое число, Новый год…
Для выдерживания высоты и направления полета Ракитский лишь слегка придерживал ручку управления большим и указательным пальцами. На вертолете «Робинсон» отсутствуют загрузочные пружинные механизмы, сопровождавшие авиацию при переходе на управление с бустерными системами (с гидроусилителями). Поэтому для управления вертолетом «Робинсон» от пилота требуется усилие только для перемещения золотника, а дальше система управления сама наклонит «тюльпан» винта в нужное положение. К тому же в кругу летчиков, знатоков и любителей авиации Ракитский давно известен, как пилот Божьей милостью.
В самом деле, кто ещё, кроме его, может выполнить на планёре проход над взлетной полосой аэродрома на высоте полутора метров с предельной скоростью? Да так, что зрители, оглянувшись на звук воздуха, в очередной раз получали возможность полюбоваться, как планёр с шумом реактивного истребителя взмывает вверх и плавно, с непередаваемым изяществом, ложится в вираж, чтобы, прокатившись по аэродрому, остановиться единственным колесом точно на бетонном пятачке своей стоянки.
Кто ещё сможет «выпарить» на планёре «Бланик», чувствуя едва ощутимый восходящий поток воздуха, с высоты пятидесяти метров до полутора тысяч, крутанув планёр метрах на семистах, где начинается уверенный термик, в перевернутое положение?
А об одном из полетов Ракитского на самолете-амфибии вообще ходят легенды. В начале зимы самолёт, некоторое время не летавший, был поставлен на лыжи и по традиции, принятой в авиации, его следовало «облетать».
Едва взлетев, Дмитрий Александрович с удивлением обнаружил, что из-за ошибки при установке лыжи развернулись носками вниз и встали перпендикулярно направлению полёта. Он мгновенно понял, что при таком положении лыж удержать самолёт от перехода в пикирование можно только на минимальной скорости, практически равной скорости сваливания в штопор.
Но и сажать самолёт с лыжами в таком положении было немыслимо. Необходимо было предпринять что-то неординарное, чтоб на посадке не разбить машину и не убиться самому.
Тогда Ракитский, удерживая самолет на минимальной скорости, набрал высоту в тысячу метров, выпустил закрылки и убавил обороты моторов так, чтобы скорость самолёта установилась чуть больше той, при которой он начинал дрожать, будто живое существо, предупреждая лётчика о сваливании.
Теперь следовало набраться решимости перед тем, как открыть вверх створку фонаря кабины и закрепить её в таком положении обыкновенным крючком, выполняющим на этом самолёте роль фиксатора. Ведь на земле было пятнадцать градусов мороза. Если принять, что температура воздуха с каждой сотней метров высоты падает на один градус, то за бортом Ракитского поджидали ветер со скоростью не менее двадцати пяти метров в секунду и мороз не менее чем в двадцать пять градусов. А у него даже перчаток не было.
Но моторы с каждым оборотом винтов убавляли время, отведенное судьбой и количеством бензина в баках, для выхода из создавшегося положения, и Ракитскому пришлось откинуть и зафиксировать створку. Стараясь не делать резких движений, опасаясь прикоснуться к рычажкам управления моторами, которые на этом самолете смонтированы не в кабине, а на торце борта, зажав ручку управления голенями и икрами ног, он перевесился через левый борт. Прислушиваясь к поведению машины и двигая ручку управления, зажатую ногами, то в сторону приборной доски, то в сторону сиденья, чтобы удержать скорость неизменной, ему удалось нажать левой рукою пятку лыжи вниз и, ухватившись правой за серьгу на носке лыжи, развернуть её.
Проделать то же самое с правой лыжей оказалось намного сложней, так как ручку управления пришлось удерживать стопами и пятками ног. И хотя ему удалось развернуть правую лыжу в нужное положение, был момент, когда невольным движением ручки управления он увеличил скорость самолета, что тут же опять привело к развороту левой лыжи. И Ракитский вновь открыл левую створку фонаря кабины и вновь перевесился за борт, разворачивая левую лыжу.
