Свой успех Марий и Цинна закрепили «избранием» себя в консулы. Победитель кимвров мог радоваться: еще никто из римлян не был консулом семь раз! Однако он еще не насытил свою месть. В день его вступления в должность плебейский трибун Попилий Ленат сбросил со скалы трибуна минувшего года Секста Луцилия – очевидно, по указанию Мария (Ливии. Периоха 89; Плутарх. Марий. 45.3; Дион Кассий. XXX–XXXV. 102. 12 – без имени Луцилия).[1005]
Про Квинта Анхария рассказывали еще более жуткую историю: его «повалили наземь и пронзили мечами только потому, что Марий при встрече не ответил на его приветствие. С тех пор это стало служить как бы условным знаком: всех, кому Марий не отвечал на приветствие, убивали прямо на улицах, так что даже друзья, подходившие к нему, чтобы поздороваться с ним, были полны смятения и страха» (Плутарх. Марий. 43. 5–6; Флор. III. 21. 16). Аппиан же пишет, что Анхария зарезали после того, как тот подошел к Марию на Капитолии, надеясь примириться с ним, но был все же убит по его приказу (ГВ. I. 73. 337). Однако рассказ Плутарха настолько потрясает воображение, что именно его пересказывали потом историки Нового времени.[1006] Между тем он мало похож на истину.[1007] По-видимому, Анхария привели на Капитолий для совершения казни, и он просил Мария, явившегося для жертвоприношения по случаю вступления в должность консула, о помиловании. Тот не ответил, и несчастного умертвили.[1008] Остальное дорисовало богатое воображение Плутарха.
Но странно: своего злейшего врага, проявившего черную неблагодарность, Квинта Лутация Катула, Марий тронуть не посмел. Цинна же не решился поднять руку на Луция Корнелия Мерулу, ставшего консулом вместо него. Обоих лишь вызвали в суд. Мария просили пощадить Катула, но он будто бы повторял: «Смерть ему». Катул удушил себя дымом от очага, а Мерула вскрыл себе вены (Цицерон. Тускуланские беседы. V. 56; Диодор. XXXVIII. 4. 2–3; Беллей Патеркул. П. 22. 4; Плутарх. Марий. 44.8; Флор. III. 21. 15–16; Аппиан. ГВ. I. 74. 341–343). Не вполне понятно, собирались ли Цинна и Марий казнить обоих – ничто не мешало им это сделать и без суда, да и вообще удивляет, что их не убили сразу, в первые дни после вступления марианцев в Рим.
Марий «отомстил всей своре аристократов, которая отравляла ему радость побед и подливала горечь к его поражениям. За каждый булавочный укол он мог отплатить ударом кинжала», – писал выдающийся немецкий историк Теодор Моммзен.[1009] Однако арпинат мстил не только за обиды былым врагам, но и за «предательство» прежним друзьям – Катулу, Антонию, Цезарям.[1010] Суллу объявили врагом римского народа. Его дом разрушили, имущество конфисковали,[1011] Метелла бежала в Грецию. Законы Суллы, разумеется, были отменены (Аппиан. ГВ. I. 73. 340; 77.351; 81.370 и др.).
Происшедшее повергло римскую элиту в шок. Античные авторы поносили Мария и Цинну за жестокость, перечисляли имена убитых, рассказывали подробности расправ. Возникает впечатление, что погибли тысячи людей. Однако это не так. Поражало не число убитых – при репрессиях после гибели Гая Гракха лишь по приговорам судов погибли три тысячи человек. Никогда еще террор не обрушивался на нобилитет и вопреки воле сената – одно это казалось кощунством. Жертвами расправ стало не менее пяти человек, в то или иное время облеченных консульской властью, – Гней Октавий, Луций Юлий Цезарь, Публий Лициний Красе, Квинт Лутаций Катул, Гней Корнелий Мерула и, возможно, Гай Атилий Серран. Если погибало несколько сот простолюдинов, это «наверху» никого не интересовало, но мужи консульского достоинства! Неудивительно, что имена Мария и Цинны были обречены в античной литературе на брань и поношение. Кроме того, сторонники Суллы были заинтересованы в преувеличении масштабов марианской резни, чтобы оправдать последующий сулланский террор.[1012] Но даже симпатизировавший Сулле Беллей Патеркул признавал: «Ничто не было бы более жестоким, чем эта победа [Мария], не последуй за ней вскоре сулланская» (П. 22. 1).
Следует заметить, что в сравнении с Суллой марианцы пока проигрывали: он ограничился расправой лишь с несколькими людьми и быстро прекратил бесчинства солдат, сейчас же произошло по-другому. Причем насилия творили вместе с прочими презренные рабы, а их жертвами становились иногда те же нобили.
Однако дни Мария были сочтены. Ему уже перевалило за семьдесят, а испытания последних месяцев могли бы сломить и более молодых. Пока шла борьба, старый полководец держался на нервах. Но когда все кончилось, силы стали покидать его; у старика начался плеврит. Говорили, что в последние дни жизни Марий бредил, ему мерещились сражения в Азии, куда он собирался идти походом. 13 (или 17) января 86 года его не стало (Плутарх. Марий. 45. 4-12; Ливии. Периоха 80).[1013]
Казалось бы, можно вздохнуть свободно – страшный старик, не думавший ни о чем, кроме мести, умер. Террор прекратился. Бесчинствовавших бардиеев по приказу Цинны окружили отряды Сертория – того самого, которому Сулла помешал стать плебейским трибуном – и без жалости перебили (Плутарх. Марий. 44.10; Серторий. 5.7; Аппиан. ГВ. I. 74. 344–345; Орозий. V. 19. 24).
Однако смерть Мария означала почти неминуемый разгром врагов Суллы, которых условно называют марианцами или циннанцами. Никто из их лидеров не мог на равных противостоять Сулле, и из-за отсутствия не только военных талантов (таковые, возможно, были, однако не проявились), но и должного авторитета. Но это станет ясно лишь четыре года спустя.
На похоронах Мария произошел крайне неприятный инцидент – Гай Флавий Фимбрия ранил Квинта Муция Сцеволу Понтифика, а потом грозился вызвать его в суд за то, что почтенный консуляр не принял меч всем телом (гладиаторский термин!) (Цицерон. За Росция. 33). Дело, по-видимому, удалось замять; почему «мальчишке» Фимбрии сошло с рук такое деяние, остается лишь догадываться – ведь присутствие в Риме такого уважаемого человека, как Сцевола, как бы легитимизировало режим,[1014] и подобные выходки могли обойтись марианцам недешево.
Хотя репрессии в начале 86 года прекратились, кое-кто из нобилей предпочел уехать к Сулле[1015] – Гай Антоний, Луций Манлий, Мунаций Планк, а также, возможно, Марк Теренций Варрон Лукулл, Марк Юний Силан, Гней Корнелий Долабелла, Публий Сервилий Ватия,[1016] Квинт Лутаций Катул – сын консула 102 года.[1017] Но многие предпочли отбыть в другие края: Метелл Пий – в Африку, Марк Красе (будущий триумвир) – в Испанию, Марк Цецилий Корнут – в Галлию.[1018] В любом случае, когда Беллей Патеркул утверждал, будто Рим покинули большинство нобилей, он явно ошибался.[1019] В Риме остались такие уважаемые люди, как Квинт Муций Сцевола (несмотря на покушение Фимбрии), Квинт Марций Филипп, Марк Перперна, Луций Валерий Флакк. Невзирая на резню, учиненную марианцами, отношение к Сулле лучше не стало, и вряд ли его в тот момент всерьез считали защитником дела знати.[1020] Все жаждали покоя, и циннанский режим его обеспечивал. Мирились даже с тем, что Цинна, подобно Марию, избирался в консулы год за годом – с 86-го по 84-й.
