Нижние чины говорят: дивизионный командир наш отец, он нас просвещает. 16-ю дивизию называют орловщиной.
Майор Патараки познакомился с агентом начальника главного штаба, Арнштейном. Пушкин ругает публично и даже в кофейных домах не только военное начальство, но даже и правительство.
Охотников поехал в Киев, просить дивизионного командира, чтобы он приехал скорее.
Липранди (Ив. Петрович) говорит часовым, у него стоящим: “не утаивайте от меня кто вас обидел, я тотчас доведу до дивизионного командира. Я ваш защитник. Молите Бога за него и за меня. Мы вас в обиду не дадим, и как часовые, так и вестовые наставление сие передайте один другому”…»{334}.
В донесениях нередко встречались фамилии полковника Непенина, майора Раевского, капитана Охотникова. Из полков дивизии чаще всего упоминался 32-й егерский, 1-й и 3-й батальоны которого квартировали в Измаиле, а потому именно туда, не поставив в известность дивизионного начальника, прибыл 25 июля 1821 года с инспекцией начальник корпусного штаба генерал-майор Вахтен[206].
Отто Иванович был отважным боевым офицером — в чине капитана сражался при Бородине в рядах лейб-гвардии Измайловского полка, понёсшего тяжелейшие потери; в сражении при Кульме, уже полковником, заслужил орден Святого Георгия 4-го класса; после войны командовал Тобольским пехотным полком, а в 1819 году был назначен начальником корпусного штаба. Однако Измайловский полк, в котором он начинал службу, был известен своей страстью к «шагистике» и строгостью нравов, — недаром же его шефом был великий князь Николай Павлович. Так что «коренные» измайловцы — это вам не офицеры-либералы «старого» Семёновского полка[207]!
Признаем, что строевая выучка 32-го полка действительно прихрамывала. Но зачем егерям, метким и отважным стрелкам, в Двенадцатом году не раз превращавшим в неприступные крепости опушки лесов и овраги, был нужен так называемый «учебный шаг» — три шага в минуту?
В приказе по дивизии генерал-майор Орлов наказывал командирам:
«Прошу неотступно гг. штаб- и обер-офицеров не спешить ставить рекрут на ногу совершенно фрунтовую и более стараться на первым порах образовать их нравственность, чем телодвижение и стойку. Мы будем иметь целую зиму для доведения их по фрунту должного вида…
По истечении Святой недели при начатии снова фрунтовых упражнений, господа начальники, обратить особое внимание на стреляние в цель…»{335}
Вахтен не скрывал возмущения и даже потребовал от командира роты немедленно наказать какого-то солдата-неумеху. Ротный твёрдо ответил, что делать этого не будет: есть приказ, запрещающий наказывать солдат во время учений; наказывать можно только за преступления и намеренные проступки. Генерал заявил, что он отменяет такой приказ…
Подводя итоги своей инспекции, Вахтен скрупулёзно отметил все замеченные им недостатки; чуть ли не целая «глава» в этом акте была посвящена майору Раевскому. Генерал с негодованием писал, что он «много говорит за столом и при старших, и тогда, когда его не спрашивают»; что он «на свой счёт сшил для роты двухшовные сапоги»; что он «часто стреляет из пистолета в цель».
Вот уж действительно — всякое лыко в строку! Хотя думается, что если бы майор пропил солдатское имущество, проводил всё своё свободное время за ломберным столом или с друзьями у полуштофа, то у Отто Ивановича не было бы повода за него беспокоиться. Атак… Помнится, императрица Екатерина II обвинила в вольнодумстве одного полковника, который несколько лет командовал кавалерийским полком, но не сделал себе на этом состояния… Может, чиновники в России только потому и воруют, что боятся прослыть вольтерьянцами?
В тот же вечер Раевский, который с конца минувшего 1820 года командовал 2-м батальоном 32-го полка, писал Охотникову:
«Неожиданный поход, смотр Вахтена, неизвестность ничего, или для чего всё это — мне вскружили голову; и так до совершенной известности я остался здесь как командир двух рот, для содержания караула оставленных.
Приказы Орлова, кажется, написаны были на песке! Вахтен при смотре разрешил не только унтер-офицерам], но и ефрейторам бить солдат палками до 20 ударов!!! И благородный порядок обратили в порядок палочный…»{336}
Полковник Непенин самолично прискакал к командиру дивизии с докладом о внезапном смотре. Орлов был возмущён. Почему Вахтен не поставил его в известность о приезде? Какое право имел он отменять приказы дивизионного? Ещё более его взволновало то, что начальник корпусного штаба явился «первой ласточкой» — а может, и первым вороном, из тех, что слетаются на падаль?
Нет, всё-таки «ласточкой», ибо вослед за ним в 16-ю дивизию пожаловал генерал от кавалерии граф Витгенштейн, которого в войсках любили за демократизм, честность, прямоту характера и неприязнь к интригам.
Приняв рапорт, он дружески обнял Орлова, сказав ему негромко:
— Приехал разбираться, чего ты тут накуролесил. Доносы на тебя идут…
Михаил облегчённо вздохнул, понимая, главнокомандующий не желает давать его в обиду. Действительно, инспекционная поездка графа прошла успешно, корпусное командование перестало беспардонно вмешиваться в дела дивизии и тучи, кажется, рассеялись…
Вот только во время учения произошёл один досадный случай — причём всё в том же 32-м полку, в 3-м батальоне, которым командовал подполковник Нейман.
Егеря стреляли в цель. Не так, как в бою, быстро заряжая ружья и тем обеспечивая плотность меткого огня, но шаржировали — то есть заряжали «по разделениям», с отдельной командой на каждый приём, а затем палили залпом.
— Пальба будет! Заряжай ружьё! — выкрикивал команды подполковник.
Задние шеренги, скашивая строй, должны были подойти к передней и встать в промежутках. Однако что-то вышло не так, егеря сбились в кучу. Орлов поспешил к батальону и увидел, что подполковник безучастно наблюдает за неразберихой. Генерал возмутился:
— Вы разве не видите, что здесь присутствует его сиятельство?! Почему вы столь небрежно командуете батальоном?
— Не могу командовать, ваше превосходительство! — с чувством ответствовал Нейман. — Люди утратили прежнее похвальное рвение! А всему виною — майор Раевский! Он им внушает, что командиры требуют от них по службе слишком многого! Он и приказы начальников истолковывает в противоположную сторону! Он выхваляет нижним чинам поступок бывшего Семёновского полка, а сие ведёт к недоброхотству к службе и к исполнению своей обязанности… Раевский подчинил своему влиянию полкового командира — полковник Непенин всё делает так, как ему Раевский укажет…
