– Когда больше, когда меньше, – отвечаю я, потому что не хочу поддерживать этот опасный разговор. Но он не отстает.
– Когда ты придешь в Хами, ты увидишь, насколько там все дороже.
– Я постараюсь экономить.
Некоторое время мы молча идем рядом. Потом снова звучит его голос.
– А сейчас? Сколько у тебя денег при себе?
– Что за дурацкий вопрос? – Мои руки крепче сжимают ручки кабутце.
– Сколько у тебя денег?
– Двести юаней, – говорю я, помня, что мы здесь совершенно одни. Вдалеке я вижу дрожащий силуэт грузовика, приближающийся к нам. Я ускоряю шаги, дюны скользят мимо меня. Стоит жара, и у меня кружится голова. Я смотрю на навигатор: за сегодня мы уже прошли больше двадцати километров, почти не останавливаясь. Я бы хотел подыскать место для палатки. Но для этого мне сначала нужно избавиться от этого странного уйгура.
Я слышу, как он что-то бубнит за моей спиной. Он издает монотонные глубокие звуки, похожие на молитву, и конца этому нет.
Через минуту я останавливаюсь.
– Якуб, – цежу я сквозь зубы, – что ты там говоришь? Я не понимаю уйгурского!
– Я считаю твои деньги.
– Что?!
– Твои деньги! Я считаю их!
– Ну так перестань!
Он озадаченно смотрит на меня, но замолкает. Мы идем молча, время подходит к вечеру. Тени становятся длиннее, солнце опускается над пустыней и окрашивает ее в золото, а я спрашиваю себя, как именно меня угораздило оказаться наедине с этим человеком, который идет за мной по пятам со своими тяжелыми кожаными ботинками и колючим взглядом, да еще и считает мои деньги.
Я хочу отделаться от него.
Красный грузовик останавливается, из него выскакивают двое мужчин. Они хлопают Якуба по плечу и смеются, глядя на меня. Они интересуются, как нас сюда занесло, откуда мы друг друга знаем и какие у нас планы. Якуб покровительственно смеется и объясняет им, что я его немецкий друг. Я получаю от них улыбку и надеюсь, что они заберут его с собой. Но они уезжают без него. Когда они исчезают из вида, он поворачивается ко мне.
– Это мои друзья!
– Я знаю, Якуб.
Я больше не улыбаюсь. Я смотрю себе под ноги, стараюсь подавить головокружение и думаю о еде, воде и сне. Еще две тысячи шагов, еще тысяча, и я сверну с дороги и повезу кабутце по гальке, и мне будет все равно, что сделает Якуб. Я скажу ему, что не беру его с собой.
Я кошусь на него. Он не выглядит усталым и не потеет.
– Немецкий друг! – обращается он ко мне и останавливается. – Для меня было радостью идти с тобой рядом, но я должен тебя покинуть.
«Наконец-то», – думаю я.
– Ах, – произношу я вслух.
– Я подожду, пока один из моих друзей не захватит меня с собой.
– Хорошо, Якуб. Удачи тебе!
– Удача понадобится тебе, а не мне! – Он запускает руку в карман брюк и роется там. – Я рассчитал твои деньги. Тебе не хватит до Хами!
И прежде чем я вижу, что он достает из кармана, я понимаю, насколько глубоко я ошибался в нем.
– Нет, Якуб! – кричу я поспешно и обеими руками отталкиваю купюры, которые он собирается мне дать. – Пожалуйста, не надо, я не могу принять твои деньги!
Мы спорим, и мне удается убедить маленького дальнобойщика, что его дружба для меня важнее денег. Мы вместе дожидаемся следующего грузовика. Водители замечают его и машут руками, машина останавливается, подняв огромное облако пыли, дверь открывается.
– До следующей встречи, мой немецкий друг, – говорит Якуб, и я отвечаю ему искренне:
– До следующей встречи, мой уйгурский друг.
Мы жмем руки и улыбаемся друг другу, потом он взлетает по ступеням в кабину и закрывает за собой дверь. Грузовик рычит, трогается и с грохотом катится по дороге. Я смотрю ему вслед.
Потом я медленно тащу кабутце в глубь пустыни. Я нахожу хорошее, безветренное место, собираю палатку и ставлю перед ней табурет. Так как я зверски голоден, я открываю сразу кукурузу и фасоль и за пару секунд проглатываю содержимое обеих банок.
Только я улегся в палатку, как у меня начало тянуть живот. Где-то внутри появилась резь и ломота, по спине побежали мурашки, все тело начало трясти. «Наверное, виновата фасоль», – думаю я, выползая из палатки в темноту ночи.
В пустыне стоит тишина. Я расхаживаю мимо палатки, смотрю на сияние звездного неба и, когда боли не прекращаются, ложусь верхней частью туловища на табуретку и запихиваю в рот два пальца. Ничего не выходит.
Пока я давлюсь и кашляю здесь один в пустыне ночью, я думаю о маме.
Ночь проходит без сна. Истерзанный, я выползаю утром из палатки, включаю телефон и вижу, что до меня пыталась дозвониться Джули. Девятнадцать раз. Я пытаюсь перезвонить ей, но теперь ее телефон выключен.
Я пью воду, собираю вещи и волоку за собой кабутце обратно на улицу. Боль в животе отпустила, на бесконечно длинном шоссе через пустыню стоит тишина. Я беспокоюсь о Джули. Вскоре от нее приходит эсэмэс: «Все в порядке, надеюсь, у тебя тоже».
Я иду до обеда, потом ложусь в тень от кабутце и дремлю. Стоит жара, и мне снятся спутанные сны. Мне чудится, будто скалы сдвигаются в сторону дороги, готовые зажать меня между собой. Я вскакиваю от ужаса и ударяюсь головой о кабутце. Я чувствую, как дыхание пустыни обжигает мою кожу, и я еще раз пытаюсь дозвониться до Джули, но ее телефон все еще выключен.
Вечером я прохожу мимо разрушенного поселка. Посреди пустыни – полдюжины заброшенных бараков. Я стою на дороге, смотрю на них и размышляю, как давно здесь могли жить люди. Кто-то тихо зовет меня, перекрикивая ветер. Из одного дома выбегает человек и машет мне рукой. Я поднимаю руку и машу ему в ответ, поворачиваюсь и иду дальше. Место кажется мне зловещим. Пустыня, развалины, голос мужчины, звучащий мне вдогонку.
– Иди сюда! – кричит он.
Я вспоминаю Якуба и думаю о том, как легко можно ошибаться. Я останавливаюсь. На пустыню опускается вечернее солнце. Мужчина побежал мне навстречу, он машет обеими руками. Я сворачиваю с дороги и иду в сторону заброшенных домов к зовущему меня человеку.
… – Мы здесь вдвоем, мой коллега и я, – говорит господин Ню и наливает мне стаканчик чая. Он улыбается, точнее, пытается улыбаться. Его лицо плохо ему подчиняется, да и речь дается нелегко. Спотыкаясь и корча рожи, он борется за каждое слово, и видно, как он страдает, если ему не удается что-то произнести.
Этот господин Ню мне нравится. У него фигура великана, крепкие плечи и сильные руки, при этом он нежный и приветливый, как изваяния божества Гуаньинь, покоящиеся во многих храмах страны.
– Мы охраняем старый золотой прииск, – говорит он, – а ты будешь нашим гостем!
Когда-то здесь жили несколько дюжин рабочих и выкапывали золото, пока это не перестало приносить выгоду. Сегодня о них напоминают только разрушенные бараки и осколки пивных бутылок, хрустящие под каждым моим шагом. На мой вопрос, что же именно они здесь охраняют, господин Ню смотрит на меня, как будто я задаю глупые вопросы:
