Невероятно! Мы оба не можем поверить, что я посреди пустыни угодил к его родственнику. Он провожает меня до гостиницы и помогает мне разместиться в номере. Здесь тихо, просто и чисто, так, как в моем представлении должно быть в монашеской келье.
Душа нет. Для того чтобы помыться, люди едут в Хами, лишь немногие жители Син-Син-Ся живут здесь продолжительное время. Я обтираюсь тряпкой и падаю на кровать.
Телефон заряжается, и мне пришло сообщение от Джули: она снова в Мюнхене, у нее много дел, и она надеется, что со мной все в порядке. Звучит немного нервозно. Вот еще одно сообщение, от учителя Се. Он идет назад, он только что вышел из Хами. Он будет идти мне навстречу по шоссе. Когда мы встретимся?
Я открываю ноутбук, перекидываю фотографии с камеры и пишу в блоге длинные посты о последних днях. Потом я размышляю, не почитать ли мне на улице книжку. Все же не стоит. Я остаюсь валяться в кровати и играю в «Defense of the Ancients», противником мне служит сам компьютер. Игра кажется бессмысленной без подключения к Интернету и других игроков. Пока герои дерутся на экране, я думаю о скалах. О граффити. Наконец я засыпаю.
Утром я встречаю Абду. Он сидит на солнце, на лице у него выражение, как у короля.
– Абду, – зову я его, – мне нужна краска, лучше всего в баллончике!
Он довольно ухмыляется и трясет указательным пальцем:
– Я знаю, что у тебя на уме!
На следующий день я собираюсь в дорогу. Скалы Син-Син-Ся обогатились крупной надписью на английском и китайском: «2008-9-16. Пешком из Пекина в Бад-Нендорф».
Я использовал несколько полупустых баллончиков, а в конце дорисовывал кисточкой, держа в руке банку с краской. Когда я закончил, напротив стены остановился какой-то водитель и рассмеялся: один из китайских иероглифов был написан неправильно.
Я прощаюсь с Абду и тащу за собой кабутце мимо магазинов и мастерских, мимо маленького ресторанчика, где я вчера обедал, мимо заправки и последнего дома, и вот я снова оказываюсь в суровом окружении гор.
Син-Син-Ся остался позади.
Уже за первым поворотом нет ничего, кроме ветра, и мне кажется, что поселка и не существует, что это была иллюзия среди огромной пустоты, через которую я несу свои волосы и бороду. Я думаю об учителе Се. Я знаю, что он идет мне навстречу, но я понятия не имею, где он находится сейчас, его телефон выключен. Хами расположен в двухстах километрах отсюда, а он может быть где угодно в этом промежутке.
Вдалеке мерцает какое-то пятно. Как будто кто-то плывет по воде, медленно приближаясь ко мне. Но это не учитель Се с его тележкой, а маленький автомобиль. Я смотрю на него, и вдруг мне в голову приходит идея! Я ставлю кабутце, вытягиваю руки и машу ими.
Палатка установлена, еда разложена на земле, над нами полная луна. Учитель Се сидит в своей тележке с сигаретой в руке.
– Маленький шельма, – фыркает он, – они плохо смотрели, да?
Я рассказываю, как просил водителей оказать мне услугу. Те из них, которые ехали мне навстречу, должны были сказать мне, где они его видели. А попутные водители должны были передавать ему от меня сообщение, чтобы договориться о месте встречи. Реакция у всех была разной.
– Если вы такие хорошие друзья, – выразил один из них свое удивление, – почему же вы идете не вместе?
Этой ночью в темноте часто раздается смех учителя Се. Я рассказываю ему о том, как я провел время у родителей Джули, и хотя я стараюсь представить все в выгодном свете, он все равно ругает меня:
– Ты должен был привести в порядок волосы и бороду! Не будь таким упрямцем!
Он рассказывает мне о своих планах:
– Еще пару лет я поскитаюсь, а потом уйду на покой. А ты скорее доберешься до Германии, женишься на своей любимой и вернешься с нею в Китай. – Он смотрит на меня с ухмылкой. – А потом вы нарожаете детей, а я приду к вам в гости и буду с ними играть!
Утром мы прощаемся, он раскидывает руки, чтобы обнять меня. В уголке рта у него дымится сигарета, он хлопает меня по спине. Я удивляюсь, какими твердыми оказываются его плечи.
– Будь осторожен, маленький шельма, – говорит он и еще раз напоминает мне, что самым опасным в этой части пустыни являются ветра. Однажды его перевернуло вместе с тележкой. Знаю ли я почему? Небо хотело поиграть с ним. Он смеется. Потом он указывает на дорогу. Пора идти.
Я делаю несколько шагов и оборачиваюсь. Он стоит около своей тележки, изящное, прямое как палка создание со шляпой на голове. Он достает изо рта сигарету и машет мне рукой.
Я иду дальше и снова оборачиваюсь. Он стоит не шелохнувшись. Издалека он кажется еще меньше и загорелее. Вот он превращается в маленькую фигурку на горизонте, за его спиной возвышаются черные горы.
– До свидания, большой шельма! – кричу я, и ветер приносит ко мне его голос. Он ничего не сказал, а только рассмеялся своим тявкающим, хриплым смехом.
Я смотрю вперед и вижу серое полотно дороги, которое привело меня сюда от самого Пекина. Со странным чувством на душе я шаг за шагом переставляю ноги. Мне грустно.
Следующие дни даются нелегко. Пустыня стала красной, тишину перебивают только ветер и шум грузовиков. Кабутце дважды ломается, и я кричу в небо от злости.
Я устраиваю лагерь на холме. Он расположен впритык к шоссе, и сначала я хотел поставить палатку за ним, чтобы меня не было видно с дороги. Но, пока я тащу кабутце через гальку, мне приходит идея, как красиво будет вечером смотреть на окрестности с высоты. Поэтому я поднимаю свои вещи на холм.
Стоит тишина. Я убираю в сторону пару камней и устанавливаю палатку, потом сажусь на табуретку и наливаю воду в миску. На пустыню опускаются сумерки. Я погружаю ноги в прохладную воду.
Палатка шуршит. Поднимается ветер. Я размышляю, стоит ли собрать вещи и спуститься вниз с холма, пока еще не совсем темно. Но все-таки решаю остаться.
Ну что со мною может случиться? Я ставлю кабутце на колышек, несущий основную нагрузку. Восточный горизонт совсем потемнел, а на западе еще видны бледные лучи солнца. Я включаю свой налобный фонарик, усаживаюсь на входе в палатку и открываю банку.
На ужин у меня холодная фасоль в томатном соусе. Ветер крепчает, его шипение превращается в рев, скалы дрожат под натиском его порывов. Я смотрю на быстро сгущающуюся тьму, замечаю внизу огни машины, несущейся по шоссе. Над нами висит бледный диск луны. Палатка стонет и дрожит. Я ем фасоль и нервничаю.
Только когда я выбрасываю из палатки пустую банку, я понимаю, какую ошибку я совершил, оставшись ночевать здесь, наверху. Банка вылетает из моей руки, не успев коснуться земли, ветер подхватывает ее и уносит в темноту. Я прислушиваюсь, но не слышу ничего, кроме завывания ветра и его хлестких ударов в стенки палатки. Но сниматься с лагеря уже слишком поздно, и я ползаю на ветру и обкладываю колышки палатки и кабутце крупными камнями. Потом я сворачиваюсь клубочком в своем спальном мешке и пытаюсь не бояться.
