Властям удалось спровоцировать вражду, создав новую воровскую масть — «сук», или, как они себя называли, «польских воров». Разница была невелика. Суками оказались те воры, которых властям удалось заставить работать, всякими жестокими мерами поставив их на грань гибели. После этого в некоторых лагерях их сделали «начальством» — бригадирами, мастерами и т. п., и уже они стали силком гнать других на работу. Вспыхнула знаменитая «сучья война», когда вор и сука не могли сосуществовать в одном лагере или камере — один другого должен был убить. Начальство же насильно загоняло в сучий лагерь воров, а в воровской — сук, и начиналась настоящая бойня. Словом, к нашему времени настоящих «воров в законе» практически не осталось — всего, может, несколько десятков доживает свой век по тюрьмам (кое-кого из них я еще встречал во Владимире).
Но идеология их не умерла и с некоторыми изменениями процветает до сих пор (ввиду более жестких условий жизни на воле и режима в лагерях им можно работать, жить дома, не бежать из тюрем и т. д.). Некоторый облегченный вариант их кодекса чести, своего рода трущобная психология, продолжает существовать. Более того, их основные принципы и критерии настолько распространены, что эту идеологию можно считать куда более популярной, чем коммунистическая. По сути дела, она мало отличается от реальной идеологии партийного руководства, и эти два мира удивительно похожи.
Рассадниками воровской идеологии являются в основном «малолетки» — колонии для малолетних преступников. Режим содержания в них, судя по рассказам, исключительно свиреп — все построено на побоях, на стравливании подростков между собой, искусственном возвышении одних над другими и коллективной ответственности: за проступок одного наказывают всех, озлобляя их таким образом друг против друга. Естественно, наиболее сильные и упорные берут верх, и все привыкают жить по законам силы, а героический ореол изустных преданий о воровском братстве придает этой жизни оправданность и смысл. Выходя на волю, они разносят эту мифологию повсеместно, рекрутируя ей новых поклонников. А воспитанные в этом духе, они уж не избавятся от него скоро. И мир, создаваемый ими в лагерях, исключительно жесток, разбит на касты, на уровни привилегий, изобилует жесткими правилами, незнание которых может очень дорого стоить новичку.
Ну, вот он и лагерь. Поселок Бор, километров сорок от Воронежа. Жилая зона — девять бараков: шесть для жилья, столовая, школа и баня. Теснота страшная. Барак разделен на четыре секции, каждая на 60–80 человек. Спят в два, а то и в три яруса, друг над другом. Утром повернуться негде. Всего в лагере было около двух тысяч человек. И жилая зона, и рабочая окружены несколькими рядами колючей проволоки, вспаханной запреткой, вышками с вооруженной охраной.
Зона разукрашена производственными призывами, диаграммами выполнения планов, а главное — стендами и плакатами «воспитательного» характера. Сбоку на бараке — огромный щит. Сразу и не поймешь, что нарисовал на нем самодеятельный художник — лагерный «придурок». Приглядевшись, угадываешь изображение плачущей женщины, горестно оперевшейся щекой на руку, и снизу подпись: «СЫНОК! ЗАСЛУЖИ ДОСРОЧНОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ!» Дальше изображено целое семейство — маленькие дети с матерью: «СЕМЬЯ ЖДЕТ ТЕБЯ».
А на всех заборах и свободных стенах — изречения великих людей: «ЧЕЛОВЕК ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО. Горький», «В ЧЕЛОВЕКЕ ВСЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРЕКРАСНО — И ЛИЦО, И ОДЕЖДА, И ДУША, И ТЕЛО. Чехов».
Прямо на столовой: «КТО НЕ РАБОТАЕТ, ТОТ НЕ ЕСТ». И действительно, тех, кто не работает, сажают в карцер, где кормят через день хлебом и водой.
А на воротах, ведущих на волю: «НА СВОБОДУ С ЧИСТОЙ СОВЕСТЬЮ». Это уже кум сети расставил. Агитирует добровольно признаваться в нераскрытых преступлениях. Сам скажешь — меньше дадут. Конечно, дураков нет признаваться, но те, что похитрее, сговариваются с кумом. За дополнительную посылку из дому признаются в каком-нибудь незначительном преступлении, за которое им уже ничего не добавишь. Фотографии этих хитрецов висят тут же у ворот, под заголовком: «ОНИ ЯВИЛИСЬ С ПОВИННОЙ». Им — посылка, куму — благодарность.
Такая сделка вполне устраивает власти. Это начинается еще под следствием: следователи сами уговаривают арестованных взять на себя какое-нибудь нераскрытое дело, чтобы списать его:
— Возьми на себя еще пару краж. Какая тебе разница? У тебя их четыре, будет шесть.
Взамен обещает какую-нибудь поблажку, а то и просто водки приносит. Не согласишься добром — начнут выколачивать признание силой. Следствие в милиции — штука свирепая. С них требуют стопроцентного раскрытия преступлений, а как еще этого добиться?
А у каждого барака — тоже стенд с фотографиями: «ДОСКА ПЕРЕДОВИКОВ ПРОИЗВОДСТВА». Только в отличие от обычного завода глядят с этих фотографий не ударницы коммунистического труда в косыночках, а стриженые уголовные рожи.
«ЗАПОМНИ САМ, СКАЖИ ДРУГОМУ, ЧТО ЧЕСТНЫЙ ТРУД — ДОРОГА К ДОМУ», — написано аршинными буквами, как и в любом другом лагере. И огромная красная доска в центре зоны: «МЫ, ОСУЖДЕННЫЕ, КАК И ВЕСЬ СОВЕТСКИЙ НАРОД, ОБЯЗУЕМСЯ…» — выполнить, перевыполнить, догнать, перегнать. И опять-таки у каждого барака, под стеклом, — своя стенгазета, выполненная стараниями «вставших на путь исправления»:
«Осужденные Иванов и Петров хорошо трудятся, перевыполняют норму. Они встали на путь исправления и являются членами секции внутреннего порядка. А осужденные Сидоров и Федоров уклоняются от работы, не выполняют норму и нарушают режим содержания. За это они водворены в ШИЗО на 10 суток».
Тут же и карикатура — Сидоров и Федоров за решеткой.
Впрочем, «исправившиеся» по-настоящему никогда не работают. Начальство устраивает их на такую работу, где проценты идут безо всяких усилий. Так уж устроена работа в лагере, что на одной должности можно ничего не делать, а 150 процентов обеспечены. На другой же весь день вкалывай — дай Бог, 70 процентов.
Первое, что мне бросилось в глаза, когда привезли в лагерь, — обилие людей с красными нарукавными повязками, нашивками, треугольниками, ромбами и т. п. Их половина, если не больше. (Когда я попал в 73-м году в политический лагерь, там повязочников не было. Даже «полицаи», осужденные за сотрудничество с немцами, а теперь сотрудничавшие с лагерным начальством и входившие в какой-то там совет коллектива, предпочитали скрывать это, темнили и повязки надевать не решались.)
Это СВП — Секция Внутреннего Порядка. Как говорят в лагере, «Сука Выпрашивает Половинку». «Твердо встали на путь исправления», «активно участвуют в общественной жизни» — все это напишет начальство в ходатайстве об их досрочном освобождении через половину или две трети срока (в зависимости от статьи). А на самом деле — сотрудничают с администрацией, наводят угодные ей порядки, доносят на солагерников, и все это оформлено как самодеятельная организация заключенных, своего рода «самоуправление». На деле, однако, ни о каком самоуправлении и речи нет. Есть просто подручные начальства, работающие за досрочное освобождение. И конечно, им все дозволено. Он тебя ударит — ничего. Ты его ударишь — статья 77-1: «терроризирование заключенных, вставших на путь исправления» (от 8 до 15 лет или расстрел). Естественно, именно они, «вставшие на путь исправления», и терроризируют лагерное население с благословения начальства.
