программа, характер деятельности, история покушения, причины провала. Говорухин писал об Александре Ульянове: «Благородный, в высшей степени гуманный человек, любящая натура. Он долго колебался вступить в ряды революционеров-практиков: нравственно ли будет вступать в практику, не решивши вполне научно всех вопросов, — говаривал он. Но вопрос: а нравственно ли будет спокойно-теоретически рассуждать о вопросах, когда деспотизм не дает даже возможности удовлетворительно-научно решить вопросы эти? — сразил его: он скоро убедился, что
единственно продуктивная форма политической борьбы в России — террор, и он стал террористом…»
Значит, надежды еще не потеряны, революционная работа в стране все же не заглохла, традиции поддерживаются? Да, появилась новая молодая поросль, вступившая в единоборство с деспотизмом. Не все в письмах Говорухина логично. Он сообщал, что его товарищи во многом придерживались марксистских идей Плеханова. Но почему тогда эта группа называлась «Террористическим кружком «Народной воли»? Непонятно и другое. 1 марта 1881 года «совершенно ясно» показало, что «аттентат против главы государства, если он не сопровождается движением народным, военно-заговорщическим или либерально-политическим, не только не достигает цели, по положительно ведет к еще сильнейшей реакции и худшему положению» (так писал Лавров Говорухину). К чему же тогда подготовка нового покушения?
На эти вопросы Орест Макарович не мог ответить убедительно. Он лишь напоминал, что группа полностью не примыкала ни к народнической, ни к социал-демократической, то есть марксистской, программе. Что же касается террора, то ведь никто не доказал, что и систематический террор окажется безрезультатным.
Узнал Петр Лаврович и о подробностях казни в Шлиссельбурге Ульянова, Шевырева, Осипанова, Генералова, Андреюшкина. Об этом ему сообщил 28 мая в письме Белоголовый: «Виселиц было всего три, так что двое осужденных должны были смотреть и ждать, пока дело будет покончено с их товарищами».
В Шлиссельбурге же произошла еще одна трагедия: 7 января 1891 года покончила жизнь самоубийством Софья Михайловна Гинсбург, приговоренная к смертной казни, замененной бессрочной каторгой.
С Софьей Михайловной Петр Лаврович встретился осенью 1885 года: двадцатилетняя девушка, приехавшая в Париж, рассказала ему о положении в России и заявила себя приверженцем народовольческой тактики. Она считала, что социалисты-террористы должны стать инициаторами социального переворота, с чем Петр Лаврович согласиться не мог. И все яге он поддерживал планы создания новой народовольческой организации. Гинсбург училась в Берне, но периодически нелегально наезжала в Россию. В ноябре 1888 года Петр Лаврович узнал от своей корреспондентки, что в революционном подполье все шире распространяется неверие в торжество социалистических идей, деморализация охватывает интеллигенцию. А год спустя Гинсбург арестовали. И вот ее уже пет.
Прошел месяц — новая ошеломляющая весть: в Стокгольме умерла Софья Ковалевская. Это было так неожиданно, что, прочитав об этом в газетах, Лавров спервоначала даже не поверил. Вскоре он узнал подробности.
Белоголовый — Лаврову, из Лозанны в Париж, 15 февраля 1891 года: «Она уехала из Ниццы только 2–3 недели назад, веселая и бодрая, по причине холодов задержалась на несколько дней в Берлине; как вдруг толстяк Ковалевский получил депешу от ректора из Стокгольма, что у нее воспаление легкого и что она очень плоха. Толстяк тотчас же пустился в путь, а вслед за тем получена телеграмма о ее смерти, так что он попадет только на ее похороны».
С Софьей Васильевной Лавров познакомился еще в 1873 году в Цюрихе на обеде у ее сестры Анны Васильевны Жаклар. Уже тогда она, как позже признавался Лавров, произвела на него «самое симпатичное впечатление». Прошло около десяти лет. Петр Лаврович вновь встречается с Софьей Васильевной в Париже, знакомит ее с Максимом Ковалевским. Когда была жива Варвара Николаевна Никитина, Ковалевская вместе с ней иногда бывала у Лаврова. Двум профессорам математики было о чем поговорить. Конечно же, не только наука их сближала. Иногда житейские дела: нужно было устроить подписку на венок Салтыкову-Щедрину и послать сочувственную телеграмму его вдове от русских, находящихся в Париже. Петр Лаврович просил Софью Васильевну выполнить эту миссию. Теперь не стало и самой Ковалевской. 6 апреля 1891 года на вечере ее памяти Лавров произнес речь. Он говорил, что Софья Васильевна умела не только «Сочувствовать, но и содействовать широкому социальному движению нашего времени».
Как ни избегал Лавров конфликтов, они его прямо-таки преследовали. А на этот раз того больше — подлая измена. С чувством омерзения и негодования читал Лавров только что появившуюся брошюру Льва Тихомирова «Почему я перестал быть революционером?». Издана она была в Париже в 1888 году Альбертом Савиным. «Сильная монархическая власть нам необходима… Русский должен признать установленную в России власть и, думая об улучшениях, должен думать о том, как их сделать с самодержавием, при самодержавии». И это писал человек, бывший его товарищем, сотрудником, в прошлом член Исполнительного комитета «Народной воли»!
Такого гнусного отречения от прошлого, такого чудовищного предательства прямо-таки невозможно было представить. Да, Тихомиров был болезненно мнителен, он все время жил в напряжении, его шантажировал Рачковский (но этот обер-шпион преследовал и Лаврова), он боялся быть выданным царскому правительству-Как-то он даже обратился к Петру Лавровичу с просьбой представить его всесильному Клемансо — попросить защиты от преследований. Французский радикал согласился встретиться с ним, ожидая увидеть отважного революционера, а перед ним предстал человек вне себя от страха, с дрожащими руками, бессвязным лепетом: «мосье Клемансо, мосье Клемансо…». Так или иначе, стечение различных обстоятельств раздавило слабую, крайне самолюбивую личность Тихомирова, привело к ренегатству. Отдельным изданием Лавров публикует «Письмо товарищам в России. По поводу брошюры Л. А. Тихомирова». Стоит дата: 10 августа 1888 года. Автор не скрывал — произошло «большое горе», под угрозу поставлен престиж революционной партии. Тихомирова, ставшего чуждым «всему живому в России», примут лишь сторонники «Московских ведомостей» и «Нового времени», только их салоны будут открыты для него. «Может быть, ему случится пройти под руку с Сувориным, весело разговаривая со своим собеседником, через ту самую площадь, на которой стояли виселицы Желябова и Перовской… Пожалейте о нем, товарищи».
Лавров оказался пророком. В начале 1889 года Тихомиров оставил Париж и, получив монаршее прощение, появился в Петербурге. Тут он первым делом отправился в Петропавловский собор — поклониться гробу Александра II. Связав себя окончательно с идеологией русского охранительства, бывший революционер стал преданным сотрудником реакционнейших «Московских ведомостей».
Лучшим ответом на брошюру Тихомирова, призывавшую молодежь к отречению от всякой борьбы с российскими порядками, было бы, конечно, объединение всех революционных сил. Это понимали сторонники разных эмигрантских групп. Но как далеко было от этого понимания до действительного единства!
В 1889 году Франция отмечала столетнюю годовщину великой революции. К этому событию была приурочена Всемирная парижская
