Здесь со всех сторон японцы снимали с нас фотографии.
Вскоре были вызваны на пароход сперва штаб-офицеры, а вслед за ними и остальное офицерство.
После неизбежной в этих случаях сутолоки и перебранки гг. офицеры кое-как наконец разобрались и разместились. Немного спустя подали нам обед, который состоял из супа, большой порции мяса с картошкой и блинчиков.
Салфеток почему-то не дали. Уж не подумали ли японцы, что мы настолько одичали, что начнем в них сморкаться...
Усиленные просьбы о пиве были довольно грубо отклонены японцами.
Однако у более предусмотрительных оказались запасы виски, и наше офицерство не раз бегало прикладываться к нему в свои каюты.
Наконец пароход наш двинулся в путь и осторожно пошел, придерживаясь левого берега залива.
Несмотря на то что наш пароход был далеко не из первоклассных, все мы на нем чувствовали себя отлично. После всех мытарств в Артуре и нашего путешествия к г. Дальнему даже и его скудная обстановка казалась нам роскошной. Все прошлое отошло куда-то далеко, далеко...
Я начал рассматривать моих товарищей по путешествию. Среди многих, известных всему Артуру лихих и храбрых офицеров, из которых большинство теперь были ранены, я увидел лица совершенно незнакомые.
— Кто этот офицер? — спрашиваю одного моего знакомого, указывая на толстую и довольно флегматичную фигуру.
— Это знаменитый подполковник Ш. Он подал рапорт о болезни в начале войны и выздоровел только к 22 декабря. Вот почему Вы его и не знаете, — отвечал мне мой приятель.
В разговоре с офицерами я, между прочим, узнал, что многие старшие офицеры японского осадного корпуса Артура сочли своим долгом, по прибытии в крепость, сделать нашим начальникам частей визиты.
Так, начальник инженеров Японской армии полковник Сакакибара был с визитом у нашего начальника инженеров крепости, полковника Григоренко. После обычных приветствий полковник Сакакибара задал полковнику Григоренко следующие вопросы:
— Получили ли вы хоть раз в крепости партию снарядов?
— Нет, ни разу.
— Зачем вы укрепляли Ляотешань?
— Надеялись в крайности там держаться.
— Довольны ли вы ведением японцами осадных работ под Порт-Артуром ?
— Нахожу, что они велись отлично.
Здесь же я узнал, что японцы под Артуром имели всего 540 орудий разных калибров, из них 32 орудия были 11-дюймовые гаубицы. Кроме того, четырех гаубиц того же калибра они не успели еще установить.
Вот из скольких орудий японцы бомбардировали наш бедный Порт-Артур!
29 декабря
Погода отличная.
Пароход, плавно разрезая мелкие волны, проходит мимо Корейского архипелага.
Публика после спокойного проведенного дня отдохнула и мечтает о России.
Все прошлое забыто и осталось где-то вдали...
Японцы обращаются с нашим офицерством сухо, а подчас крайне пренебрежительно.
30 декабря
Ночь прошла спокойно.
Несмотря на маленькую качку, все благодушествуют.
В 12 часов дня вдали показались острова Японии, а около 5 часов вечера мы уже входили в знаменитую бухту г. Нагасаки. Перед входом в нее всем нам велено было спуститься в свои каюты и занавесить окна. Делалось это для того, чтобы мы не могли рассмотреть береговых укреплений г. Нагасаки, на которых кое-где строились новые батареи.
Всем офицерам, едущим в Россию, предложено было пересесть на катера, а вещи свои свалить в особую баржу.
Всех нас высадили в карантин, заставили там принять ванну, между тем как платье наше подверглось тщательной дезинфекции.
Несмотря на то что нас, офицеров, было довольно много, никакой путаницы ни в вещах, ни с платьем не произошло. Всякий получал свое.
Забавно было видеть всю эту артурскую публику в белых керимонах (халатах), сидевшую в ожидании своего белья и одежды.
Многие начали было кричать, что это беспорядок и то и другое, но японцы ни на какие протесты не обращали ни малейшего внимания и строго придерживались раз намеченного плана.
Здесь нас снова пересчитали и, наконец, повезли на катерах в дер. Иноса, расположенную на другом берегу Нагасакской бухты. Высадившись там уже ночью, мы при свете факелов отправились пешком в самую деревню, расположенную на небольшой возвышенности.
В маленьком саду, около какого-то здания, нас встретили представители города. Переводчик, бывший владивостокский парикмахер, держал к нам речь, в которой приветствовал нас с благополучным прибытием в Японию.
После этого любезного приветствия нам был предложен чай и мандарины.
Немного спустя тот же оратор заявил нам, что мы будем размещены по трое в деревне Киоса.
Здесь же нам роздали особые планчики, на которых были точно обозначены границы, за которые пленным ходить запрещалось, а также и места переправы на другой берег.
На том же планчике, на обороте, были написаны по-русски правила, которых мы должны были придерживаться как военнопленные и которые гласили следующее:
Точная копия
Уведомляю, что с целью поддержать порядок военного положения и для охраны всех чинов установлено следующее:
1) Место ночлега — Киоса.
2) За границу ночлежного места можно выехать свободно, но только в округах, означенных на плане.
3) Выезжающему и возвращающемуся следует сесть в шлюпку только на пристанях, указанных на плане.
4) Время выезда и приезда с 9 часов утра и до 4 часов вечера.
5) Во время выезда для охраны всех чинов может быть назначен полицейский чиновник.
6) Письменное сообщение позволяется за исключением шифрованных.
10 января 1905 года
Губернатор Аракова Еситаро
Через некоторое время дошла очередь и до нас, и я с двумя моими сотоварищами отправился в отведенный нам для ночлега дом.
Была теплая ясная ночь...
Мы пробирались узенькими японскими улицами и наконец пришли к назначенному дому, который должен был заменить нам гостиницу.
Нас встретила хозяйка дома, маленькая веселая и подвижная японка, отлично говорившая по-русски. Звали ее О-Ками-Исо.
Я взошел в наше новое обиталище.
Не раз уже, путешествуя и раньше по Японии, я сразу узнал, что такое представляло собой отведенное нам помещение.
На просьбу мою перевести меня в какой-нибудь другой приют переводчик заявил, что и остальные мои товарищи будут размещены в подобных же «домах». Делать нечего, пришлось покориться своей участи.
Я попросил хозяйку дать нам на ужин яиц и какой-нибудь зелени, а сам пошел на второй этаж, в отведенную мне комнату. Везде господствовала та удивительная чистота и порядок, которые так поражает всякого европейца, попавшего в Японию.
