После завтрака выискиваем, чем бы заняться. Лущим початки кукурузы, чистим свеклу, колем дрова. Кое-кто накладывает заплаты на обветшавшую одежду, стирает, купает детей. Регина Дементьевна, сестра Софьи Дементьевны, захватила с собой швейную машину. Она перелицовывает зимнее пальто Наталки. Некоторые из беженцев, чтобы не сидеть без дела, идут на луг или на так называемое стрельбище, чтобы порыться в земле, где остались клубни картофеля, кое-кто потихонечку растаскивает забор макаронной фабрики, поваленный немецкими лошадьми. Надо же раздобыть растопку. Туда-сюда — и день миновал.
Мужчин (их у нас четверо) прячем во время облав. Это тоже работа. Как только выйдут из своего убежища что-то сделать, в чем-то помочь во дворе, — внимательно следим, нет ли опасности. А если появится патруль, обманем его, убедим, что в доме только женщины да малыши, и выведем за калитку.
Приближается вечер. День заканчивается так же, как начался: «Кушать!»
На редкость прекрасный день золотой осени. А во дворе по-прежнему дымят «кухни».
Солнце, много солнца сегодня! В его лучах блестят нежной позолотой деревья.
Бои идут где-то уже не так далеко от Киева, со стороны Вышгорода. Сердце чует и ухо ловит раскаты фронтового грома, но беда еще караулит нас. Вот торопливо идет к нам соседка. В руках у нее газета.
— Ксана, прочитайте вы! Что-то я не поняла. Опять выселение? Должно быть, и нас выгонят.
Домохозяйки, услышав такое, покинули «кухню». Пришли и те, кто находился в комнатах и на чердаке. Беседуем за домом, в саду, чтобы не привлечь внимания патруля.
Да. Вот в рамке:
«Дополнительное распоряжение боевого коменданта»:
«Украинцы!
Для защиты города Киева до вторника 5/Х в 18 часов должны быть освобождены: поселок Шевченко, Приорка — на восток к железнодорожной линии, Демиевка, Голосеево, Мышеловка, включая обращенную к Днепру сторону Васильковской улицы и Васильковского шоссе. Для немедленного размещения населения предоставляются все не занятые вооруженными силами помещения и здания вне черты запретной зоны. Кто после указанного срока будет обнаружен в запретной зоне… подлежит расстрелу на месте…»
Потом слышны реплики:
— Сейчас придут к нам с Приорки.
— После этого выгонят уже всех.
День удивительно похож на предыдущие, которые погасли, не принося ожидаемой радости. Ежедневно по утрам патрули ищут мужчин, днем офицеры охотятся за молодыми женщинами (без ребенка хоть и не выходи на улицу). По главной магистрали тянутся подводы с награбленным. И чего только там нет! Кровати, диваны, перины, ковры, подушки… все, что оставили в своих квартирах киевляне, изгнанные из «запретных зон». Расстреляв для острастки нескольких человек, вопреки приказу вернувшихся домой, оккупанты увозят все представляющее какую-то ценность, а то, что нельзя захватить с собой, портят. В бочки с солеными огурцами и помидорами льют керосин, старую одежду рвут.
Одна из беженок, нашедших у нас приют, — зовут ее Людмила Дмитриевна — в последние дни пыталась пробраться домой, на Подол. Вчера ей это удалось.
Но зря она рисковала жизнью — спасти хотя бы часть имущества не удалось. Квартира оказалась ограбленной. Опустели и ямы во дворе, где кое-что было закопано. На одной из дверей висела черная дохлая собака. Людмила Дмитриевна, возможно, и не узнала бы свою квартиру, если бы не родилась в ней и не прожила там свыше сорока лет.
Возвращаясь вчера с Маринкой из Замковища, я заметила, что исчезла одна колея железной дороги. Ее сняли со всеми болтами и гайками. Вторая линия пока уцелела, — видимо, еще нужна для того, чтобы вывозить награбленное.
Второй день настороженная тишина. Может быть, готовятся сдать Киев «незаметно для врага», как сдали Тамань? Если это так, мы бы скрыли то, что труднее всего скрывать, — радость, сделали бы вид, что не замечаем ухода врага. Но почему же они так спокойно ходят по нашим улицам, грабят население? Носятся упорные слухи о том, что немецкая армия на Украине отрезана и попала «в мешок», что нет уже дороги на Белую Церковь и выгнать киевлян оккупантам просто некуда. Куда же тогда они везут награбленное?
По утрам патрули снова ищут мужчин — нужны рабочие руки для того, чтобы возводить в Пуще проволочные заграждения и противотанковые рвы. Целый день торчат на улицах немецкие солдаты, остановившиеся на отдых.
Вчера, возвращаясь с участка (с людьми поддерживаю связь до сих пор), разыскала среди беженцев Варвару Ивановну, Анастасию Михайловну и еще нескольких своих коллег. Все они притаились в большом старом здании, расположенном в Бондарском переулке. Дом этот, как огромный старый гриб, прячется среди деревьев в густом саду. Он как-то незаметно распластался, притих за старым, посеревшим от времени сараем. Там нашли приют свыше семидесяти человек. Имущество всех обитателей «старого гриба», которые сошлись сюда с разных улиц Куреневки и даже из центра города, разграблено, но люди не теряют бодрости духа. О том, как закапывали вещи, с которыми надоело носиться и которых вдруг оказалось слишком много, чаще всего говорят с юмором. Бог с ним, с этим имуществом. Главное ведь то, что свои где-то близко и мучиться теперь недолго. Жильцы «гриба» раздобыли экземпляры воззвания, сброшенного нашим самолетом, и, познакомившись с его содержанием, передали куда-то дальше. Варвара Ивановна рассказала мне, о чем пишут и к чему призывают наши.
С Анастасией Михайловной я не успела поговорить: она носилась по зданию. Кого-то надо было накормить, больным оказать помощь. Хороша она была сегодня, эта старенькая, подвижная учительница. Ее возвышало, приподнимало над буднями сознание того, что она нужна другим. Сегодня она мне показалась лет на двадцать моложе. Когда, на ходу поздоровавшись со мной, пробежала мимо, я не заметила на ее лице ни одной морщинки. А ведь помню их еще с первого класса.
В этом доме я встретила и тех, кого не ожидала видеть живыми, и очень обрадовалась. После обычного изложения новостей Варвара Ивановна спросила меня:
— А ты знаешь, что произошло с пани начальницей отдела труда?
— А что могло произойти? Она, кажется, выехала вместе с фольксдейче…
— Никуда она не уезжала, а осталась со стариком отцом в «запретной зоне», в своей квартире.
И Варвара Ивановна рассказала о том, как эта «женщина с каменным лицом» надеялась, что за верную службу немцы не будут ее трогать. А что получилось на деле? Оккупанты ограбили квартиру, отца избили, а ее изнасиловали. Должно быть, отставная прислужница немцев вступила в спор, сказала что-то резкое, так как говорят, что избили потом и ее. Сейчас она тяжело больна.
