Из гумилевской канцоны явствует, что Николай Степанович был знаком с формами деятельности друидического ордена:
И будут, как встарь, друиды
Учить с зеленых холмов.
И будут, как встарь, поэты
Вести сердца к высоте,
Как ангел водит кометы
К неведомой им мете.
Здесь все точно: «друиды» — учат, «поэты», т. е. барды, — ведут народ к цели, которая, впрочем, самому народу неизвестна, как неизвестна «мета» ведомым ангелами кометам…
Чему же учили друиды?
Достоверных сведений об этом сохранилось мало: учение друидов передавалось изустно, да и эзотерический характер его, сохраняемый многоуровневой системой организации ордена, делал недоступными главные друидические тайны. Однако можно утверждать, что «друидизм» мало чем отличался от других языческих оккультных доктрин (Цезарь, оставивший описание друидов, был поражен схожестью пантеона их верховных божеств с пантеоном Олимпийцев). Друиды верили в бессмертие и переселение душ, исповедуя при этом идею «метафизического прогресса»: они считали, что зло в мире неуклонно убывает, а добро — растет, так что все души в конце концов путем многократных «очищающих» превращений окажутся подготовленными для перехода в «высший мир». Известно, что значительную роль в их обрядности играли астрологические вычисления. В повседневной деятельности друиды широко практиковали магию, полагая, что подлинное знание всех существ имеет власть даже над злом (см.: Холл М. П. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской философии. Новосибирск, 1993. С. 50–56). Что касается морали, то тут наличествовал традиционный для язычества культ естественных, «биологических» добродетелей, т. е. обычная для пантеизма замена этики «валеологией».
Естественно, что к христианству друиды относились враждебно, как и все языческие жрецы, выделяясь здесь разве что особо острой ненавистью (в этом они напоминают славянских волхвов, с которыми вообще имеют очень много общего).
В мифологии Юго-Восточной Англии сохранились легенды о злых эльфах пиксм, которые считаются потомками не принявших христианство друидов. Пикси до сих пор мстят христианам — сбивают путников с дороги, портят продукты, подменивают новорожденных и т. д. Живут они в глухих лесах и в горах — т. е. там, где были расположены «лесные храмы» друидов (см.: Мифологический словарь. М., 1991. С. 441). Не исключено, что именно эти мотивы «мести друидов» христианам использовал Гумилев в одном из ранних своих стихотворений:
Взгляни, как злобно смотрит камень,
В нем щели странно глубоки,
Под мхом мерцает скрытый пламень;
Не думай, то че светляки!
Давно угрюмые друиды,
Сибиллы хмурых королей,
Отмстить какие-то обиды
Его призвали из морей.
Он вышел черный, вышел страшный,
И вот лежит на берегу,
А по ночам ломает башни
И мстит случайному врагу.
[…]
Горячей кровью пьяный, сытый,
Лишь утром он оставит дом,
И будет страшен труп забытый,
Как пес, раздавленный быком.
И, миновав поля и нивы,
Вернется к берегу он вновь,
Чтоб смыли верные приливы
С него запекшуюся кровь.
«Камень»
Пафос «друидизма» — пафос темной магии, обращающейся к слепой животной мстительной злобе неодушевленной материи, воплощенной, как это было чрезвычайно популярно у поклонников хтонических таинств, в магию камня (друиды действительно поклонялись священным камням; молва им приписывает даже сооружение знаменитого Стоунхенджа), — здесь передан, конечно, впечатляюще ярко. Друидизм, обращаясь к «земляным» силам, обильно практиковал человеческие жертвы.
Подлинным открытием друидов был институт «бардов» — продуманная система идеологической обработки людей, доведенная до художественной степени совершенства, ставшая искусством. В этом они действительно обогнали время, оценив роль идеологии задолго до современных теоретиков пропагандистских технологий. «… Друидизм, — писал H.A. Богомолов, — […] есть особое состояние мира, где главную роль играют поэты-жрецы […] творившие сначала религии как высшую форму воплощения психической энергии, затем полностью концентрировавшие эту энергию в себе, и, наконец, утратившие эту способность концентрации, раскалываясь на касты жрецов, не обладавших поэтической силой, и поэтов, оставшихся без способности к сверхъестественному, но обладавших слабыми воспоминаниями об этой способности» (Богомолов H.A. Читатель книг // Гумилев Н. С. Избранное. М., 1995. С. 7–8 (Русская литература. XX век). Нет сомнения, что именно эта черта в деятельности друидов и привлекла к ним внимание Гумилева.
Но если это так, и Гумилев видел в будущем воскрешение «друидизма» — мировой власти жрецов, поклоняющихся темным силам земли и подчиняющих себе человечество с помощью «бардов», манипулирующих сознанием людских масс, то… речь в «Канцоне» идет явно не о проблемах развития поэзии в будущем. Нет, Гумилев был, несомненно, уверен в том, что человечество ждет что-то новенькое из области эсхатологии. Подтверждением этому является и странное поведение природы в самый канун наступления друидической эпохи.
Природа далеко не «безучастна» к тому, что происходит в истории, — ее состояния, по воле Творца, могут быть провиденциальны. Через природные явления, как учит Священное Писание, осуществляются знамения, оповещающие человечество о наступлении особенно важных этапов в историческом бытии. Особенно ярко этот «физический» провиденциализм неодушевленного мира должен проявиться в канун исполнения сроков — тогда, когда беззакония человечества, впавшего в массовую апостасийную прелесть, нарушат сам естественный порядок обращения материи.
Об этом говорил и Спаситель, уча апостолов распознавать признаки «конца века»: «И будут знамения в солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится; люди будут издыхать со страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются…» (Лк. 21:25–26). «Откровение» Иоанна Богослова, замыкающее Библию, вновь повторяет те же картины возмущения природы в канун воцарения Антихриста, но добавляет одну потрясающую черту — перед тем как разразиться самыми страшными катастрофами и знамениями, мир — замирает: «И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса» (Откр. 8:1).
