У Гумилева в стихотворении 1917 г. изображение безмолвного ожидания природы синтезирует метафизику с психологией и «реализмом»:
Как тихо стало в природе
Вся — зренье она, вся — слух…
Все замерло, нигде в этом всегда шумном и движущемся мироздании теперь не слышно ни звука. И в этом потрясенном безмолвии тихо-тихо спускаются на русские «зеленые холмы» новые друиды в сопровождении своих бардов с лирами, на которых струны из человеческих волос…
IV
Характерной чертой гумилевского «царства друидов» является полное отсутствие связи с некоей «созданной из огня» (ни о какой «музе», как легко убедиться, в тексте «Канцоны» речи нет). В то же время таковая связь наличествует, в отличие от «друидических» поэтов будущего, у лирического героя Гумилева — и настолько ценна для него, что он решает не соблазняться поисками «новых песен» и не менять взглядов. Более того, ради «созданной из огня» он отказывается от свободы творческой воли. Он делится с «созданной из огня» своей «поэтической властью» — за то, что она является источником какого-то «первого счастья», которое станет для поэта и «последним счастьем»:
Тогда я воскликну: «Где же
Ты, созданная из огня?
Ты видишь, взгляды все те же,
Все та же песнь у меня.
Делюсь я с тобою властью,
Слуга твоей красоты,
За то, что первое счастье,
Последнее счастье — ты!»
Остается понять, кто же такая «созданная из огня», во имя которой Гумилев так категорически отказывается принять «друидическую» сторону в будущем, поскольку с «друидическим царством» она не имеет ничего общего.
Ее имя — Мариам, Мария из Назарета.
Честнейшая херувим и славнейшая без сравнения серафим. Богородица.
Православная церковь знает много символов, раскрывающих разные стороны участия Богородицы в деле спасения человечества — символов, которые нашли свое выражение как в молитвенных текстах, так и в иконописи. Одной из самых любимых в России богородичных икон является образ Неопалимой Купины. «В основу сюжета иконы положено церковное песнопение (акафист Пресвятой Богородице. — Ю. 3.), где Богоматерь сравнивается с неопалимой купиной, которую Моисей видел на горе Хориве. Неопалимая купина — это объятый пламенем, но несгораемый куст. На иконе он изображается в виде двух наложенных друг на друга четырехугольников (иногда — треугольников) с вогнутыми сторонами, так что получается восьмиугольная (шестиугольная) звезда. Зеленый цвет одного символизирует куст, красный цвет другого — пламя.
На фоне звезды — поясная Богоматерь с Младенцем» (Еремина Т. С. Мир русских икон и монастырей: история, предания. М., 1997. С. 523).
Как неопалимая купина, в образе которой Бог говорил с Моисеем, являла собой сочетание «земного» с «небесным», так и Мария, непорочно зачавшая и носившая во чреве Бога Слова, чудесно рожденного ей «без истления», была облагодатствована Духом Святым «сверх всякой меры», более, чем кто-либо из живущих на земле людей. Она была буквально пронизана «огнем», «исполнена Духа Святого» — только такая степень духоносности и могла сделать возможным чудо Рождества Спасителя. Это и было «первым счастьем», которое даровала миру Мария. Второе же Пришествие на землю Ее Сына станет для праведных «последним счастьем», даруя им «Царствие и причастие вечных благ» и «блаженной и бесконечной жизни наслаждение» (из молитвы об усопших утреннего православного правила). Заметим, что символика Неопалимой Купины, обращенная к духоносности Богородицы, делает возможным осмысление Ее и как прообраз грядущей Церкви, также несущей в себе Дух Святой, также «пронизанной огнем». Поэтому икона «Неопалимой Купины» воспринимается православным сознанием еще и как образ Церкви, дарующей своим прихожанам возможность личного общения со Спасителем в таинствах и молитвах.
В ранней редакции «Канцоны» Гумилев конкретизирует некоторые особенности общения своего лирического героя с «созданной из огня»:
Тогда я воскликну: «Где ты?
Ты, созданная из огня,
Ты помнишь мои обеты
И веру твою в меня?»
Это дополняет содержание окончательного варианта: лирический герой ранее давал некие «обеты» «созданной из огня». О том, что это были за «обеты», мы можем догадываться, вспомнив финал окончательного варианта «Пятистопных ямбов», рисующий картину странного духовного переворота, пережитого поэтом в годы «воинской тревоги»:
И счастием душа обожжена
С тех самых пор; веселием полна,
И ясностью, и мудростью, о Боге
Со звездами беседует она,
Глас Бога слышит в воинской тревоге
И Божьими зовет свои дороги.
Честнейшую честнейших херувим,
Славнейшую славнейших серафим,
Земных надежд небесное Свершенье
Она величит каждое мгновенье
И чувствует к простым словам своим
Вниманье, милость и благоволенье.
Есть на море пустынном монастырь
Из камня белого, золотоглавый,
Он озарен немеркнущею славой.
Туда б уйти, покинув мир лукавый,
Смотреть на ширь воды и неба ширь…
В тот золотой и белый монастырь!
Если исходить из контекста «Пятистопных ямбов», то можно предположить, что речь идет об Афоне, земля которого является, по преданию, «уделом Богородицы». Мария ступила на этот берег в 48 году, спасаясь вместе с апостолом Иоанном Богословом от гонений Ирода Агриппы: их корабль, настигнутый бурей, пережидал непогоду в одной из афонских бухт (на побережье которой ныне находится Иверская обитель). Вынужденную остановку Мария сочла предзнаменованием, покинула корабль и некоторое время проповедовала христианство среди местных жителей, которые приняли от Нее крещение. Во время Ее проповеди совершались чудеса, а глас с неба провозгласил: «Пусть это место станет Твоим уделом, и садом, и раем, а еще — убежищем для тех, кто жаждет спасения». Покидая Афон, Мария благословила провожавших ее новообращенных, сказав им на прощание: «Это место и будет Моим жребием от Сына и Бога Моего. Будет благодать Божия на месте этом и на всех, пребывающих тут, которые будут с верою и страхом исполнять заповеди Сына Моего; с малым попечением они получат здесь все необходимое для жизни земной, и жизнь небесную получат, и не оскудеет к ним милость Сына Моего и Бога до скончания века. Теплой заступницей буду я за Афон перед Сыном Моим!» (см.: Епископ Порфирий (Успенский). История Афона. СПб., 1892. Ч. 2. С. 129–131).
