замечаю, как лицо его постепенно покрывается бледностью.
– Вроде бы нет, – ответил я и вдруг почувствовал, как острая боль иголкой вошла в ногу чуть ниже паха. Голова взмокла, и по лицу текли тонкие ручейки пота.
– Товарищ лейтенант, – слышу я, ставший каким-то глухим голос Васильева, – у вас же вся шинель в дырках.
Засунув руку за пазуху и пошарив там, я вытащил еще теплый осколок, величиной с ноготь большого пальца. Однако никаких признаков ранения груди не ощутил.
– Ты прав, – сказал я Васильеву, – я действительно ранен, но только не в грудь, а в ногу.
Расстегнув брюки, я нащупал рану. Она была сухая, крови не было. Очевидно, сосуды не задеты, но осколок сидел глубоко. Вечером я записал: «На меня посыпалась одна мелочь, которая изрешетила мою шинель, особенно на груди. Один осколок пробил гимнастерку, но остановился, не задев даже нижней рубахи. Всего насчитал я в шинели двадцать одну пробоину. Но в тело попал лишь один осколок, в верхнюю треть правого бедра. Подумать только! Один из двадцати одного! Тоже Судьба!»
Нужно было возвращаться. Вначале я шел самостоятельно и довольно ходко, но потом идти становилось все труднее и труднее, рана ныла, а осколок где-то там, внутри ноги, корябал живое мясо словно когтями.
– Как дела? – спросил Шаблий.
Я доложил о проделанной работе и сообщил, что ранен.
– Где, куда?
– На насыпи. Там, где танкетку подбили. Там у них, в кустах, совсем в нейтральной зоне, орудие на прямой наводке. Вот здесь. И я показал на карте предполагаемую точку цели.
– Учтем, – сказал командир полка. – Ну а ты как? В санчасть или в госпиталь?
– Думаю, незачем. Обойдется, ранение плевое.
На НП вызвали фельдшера. Пришла Катя Видонова, жена Васи Видонова. Маленькая, черноглазая, похожая на цыганку, с черными кудрями под огромной солдатской шапкой.
– Сымай штаны-то, – нарочито грубо сказала Катя, – я их за тебя сымать буду?
Обработав рану раствором риваноля и засыпав сухим стрептоцидом во избежание нагноения, Катя перебинтовала ногу, и я уже мог заниматься делами.
Срочно нужно было готовить разведпланшет. 1063-й полк предполагал проведение операции по прорыву немецкой обороны на участке Староселье – Стремутки. Ноет рана, свербит, будто зубная боль в ноге. Нужно работать – положение, которое я занимаю в полку, меня устраивает, и я никак не хочу все бросать, идти в госпиталь, а потом начинать все сначала.
Командир полка сидит на одном из топчанов, положив ногу на ногу, и что-то пишет в блокноте. В углу у рации дежурит Шепелев, невысокий, худенький паренек. Рядом дремлет, сменившийся с дежурства, здоровенный верзила-мордвин Семен Соколов. Окончив писать, Шаблий запечатал конверт, положил его передо мною со словами: «Отправить в штаб полка» – и, достав карту, принялся на ней что-то отмечать, попутно делая какие-то пометки в своем небольшом блокноте.
Протянув конверт Соколову, я обратился к нему не то чтобы с приказом, а с просьбой, которую нельзя не выполнить.
– Передашь начальнику штаба майору Гречкину или его помощнику капитану Коваленко.
Соколов не шевельнулся. Он продолжал сидеть неподвижно на своем месте, откинувшись к стене и закрыв глаза.
– Я вам не подчиняюсь, – лениво процедил он сквозь зубы, – у меня свое начальство. А вы вон разведчиками командуйте.
Я оторопел. Что делать?! Радисты, действительно, не подчинялись мне, а Соколов к тому же только что сменился с дежурства, отсидев у аппарата более полусуток. Нужно принимать решение, и принимать незамедлительно. От того, как я теперь поступлю, будет зависеть мой дальнейший авторитет командира и моя власть над людьми.
– Встань, сволочь! – заорал я не своим голосом. Рука выхватила наган, щелкнул курок. – В штрафную захотел?! Я тебе устрою.
Едва эти слова сорвались с моего языка, как увидел я разведчиков во главе со старшиной Шафигулиным, выходивших из-за изгиба траншеи. Услышав угрозу, разведчики остановились в недоумении. Подобного оборота не ожидал и сам Соколов. Разинув рот от удивления, он тупо уставился на меня своими немигающими темно-рыжими глазами. Нервы его не выдержали, он вскочил, схватил конверт и опрометью бросился по траншее в направлении тыла. Прихрамывая на раненую ногу, я вышел к разведчикам:
– Вы где шляетесь? Отвечайте, где вы шлялись, я вас спрашиваю?
Гнев буквально душил меня и выплескивался бессвязными эмоциональными выкриками. Это дало свой результат. Солдаты смешались, не понимая, в чем дело.
– Мы, товарищ лейтенант… – начал было Шафигулин.
– Что «товарищ лейтенант»? Что? Ну, что? Отвечай.
– Мы ночью блиндаж кончали, – выпалил наконец Шафигулин.
– Какое мне дело до того, что вы там кончали. Вы разведчики, и вы просрали сегодня пушку на прямой наводке. Подбито наше орудие, погибла прислуга, подбит наш танк. Кто был дежурным наблюдателем?
Солдаты молчали. Я знал: ответа не будет, потому что ночью не было никаких наблюдателей. Но я не отступал.
– Я спрашиваю: кто был наблюдателем?! Молчите?! В штрафную захотели, мерзавцы?
В стволе нагана был патрон, и курок оставался на взводе. Револьвер необходимо было разрядить, и я выстрелил в землю. Все вздрогнули и как-то облегченно вздохнули. Командир полка продолжал писать свои бумаги, как будто ничего тут и не происходило.
Надвигались мутно-мрачные сумерки. По небу ползли низкие тучи, обрушивая на землю вихри мокрого снега. Снег тотчас таял, и глинистая почва не желала более впитывать излишек воды. Подходил к концу первый день моего пребывания в должности старшего офицера разведки полка.
Из тылов пришел запыхавшийся солдат с термосом за плечами. Управленцы загремели котелками, ложками и стали готовиться к ужину.
– А мы, с вашим Шиловым, товарищ майор, под минометную профилактику угодили, – смеется солдат, принесший термос.
Шилов – вестовой командира полка – разбитной, нахальный и хулиганистый ленинградец. По заведенному во времена Тивзадзе порядку, командиру полка готовили отдельно. А так как Шаблий, в противоположность Тивзадзе, постоянно находился на нп, то Шилову приходилось таскать котелки с супом и кашей на передовую. Пища, естественно, остывала, расплескивалась, и в нее попадал сор.
– Сегодня, товарищ майор, вам, видать, придется от нашего котла довольствоваться. Шилов вашу кашу теперь по зернышку в канаве собирает.
В дверях блиндажа появляется возбужденный Шилов, в руках у него котелки, в которые с интересом заглядывают солдаты.
– Ты сейчас же вернешься назад, – отчеканивая каждое слово, говорит Шаблий, – и наденешь этот котелок повару на голову, чтобы он лучше думал о том, каким образом отправлять пищу на передовую.
Шилов ушел, и солдаты знали, что он выполнит приказ командира полка буквально, добавив кое-что от себя.
В сопровождении чертежника Сережи Попова пришел на НП капитан Коваленко. Он проинформировал нас о положении в дивизионах и тылах и
